Он залез в карман, вытащил небольшой предмет, напоминающий пенсне, внимательно его осмотрел, хмыкнул, будто что-то оценивая, затем, словно передумав, убрал его обратно, ещё раз взглянул на меня, теперь уже с более сосредоточенным выражением, развернулся и, не сказав больше ни слова, ушёл в глубину жилища.

Я почти не обращал внимания на незнакомца, полностью поглощённый своими новыми возможностями. Теперь я стал чем-то иным, чем был раньше. Не человеком, но и не безвольным обрубком, валяющимся в грязи. Теперь я мог двигаться.

Всё это походило на образы из фантастических книг и фильмов моего прошлого мира, тех, где людей превращали в машины, скрещивали с механизмами, соединяли плоть с металлом, отнимая одно, но давая взамен нечто новое. Только вот в книгах это казалось грандиозным, пугающе-величественным, а здесь, всё выглядело убого и грубо, словно очередной шаг к тому, чтобы окончательно утратить свою человечность. Но плевать.

Я крутил манипуляторы, проверяя их гибкость, сжимал и разжимал клешни, наблюдая, как они ловко подчиняются моим мыслям. Они двигались отточенно, легко, без запинок, и я даже не понимал, как это работает. Просто работало. Просто подчинялось. Они вращались, пробовали разную амплитуду, подстраивались под меня так, словно действительно были моими руками, а не чуждыми механизмами, приросшими к плечам.

Я поднял один манипулятор и крутанул запястье. Он отозвался мгновенно, следуя за движением, словно был частью меня с самого начала. Клешня щёлкнула, разжалась, сжалась снова, и я поймал себя на том, что испытываю удовольствие от этих ощущений. Теперь я мог брать вещи, мог действовать, а не просто быть бесформенной, никчёмной массой, беспомощно валяющейся на холодном полу.

Я снова попробовал сделать несколько шагов, осторожно двигаясь по комнате, проверяя, насколько хорошо тело слушается меня. Каждый новый шаг давался легче, движения становились более уверенными, лапы уже не путались, не срывались, не дрожали подо мной, как в начале. Я больше не раскачивался, как сломанная неваляшка, не чувствовал, что вот-вот опрокинусь на бок, хотя само передвижение всё равно оставалось неестественно плавным, перекатистым, почти скользящим.

Ну и пусть. Я привыкну.

Я сделал рывок вперёд, оттолкнулся и, к своему удивлению, подпрыгнул, легко и без усилия. Лапы мгновенно поймали баланс при приземлении, распределили вес, не позволили мне завалиться набок. Мне этого показалось мало, и я крутанулся вокруг своей оси, щёлкнув клешнями, будто какой-то мутировавший краб, нелепый, но живой.

Я живой.

Я не думал, что смогу когда-нибудь улыбнуться, но поймал себя на том, что уголки губ сами дрогнули, медленно расползаясь в неуклюжей ухмылке. Даже если лицо теперь было бледным, измождённым, даже если в этом теле почти ничего не осталось от прежнего меня, но улыбка была моей.

Я почувствовал взгляд и резко обернулся.

Сбоку, в полумраке, стоял мой "новый хозяин", хотя за это короткое время он дал понять, что таковым себя не считает. Я не мог доверять ему полностью, слишком хорошо знал, чем оборачивается слепая вера в других, но что-то в нём всё же зарождало внутри маленькую, хрупкую надежду. Едва ощутимую, готовую рассыпаться при малейшем неверном движении, но всё же надежду.

Он стоял и наблюдал за мной так, как смотрят родители на своих только что сделавших первый шаг детей. От этого взгляда мне стало не по себе. В нём не было ни жалости, ни восторга, лишь тихое удовлетворение.

Не может всё быть так гладко.

В жизни всё не бывает идеально. В жизни тебе разбивают лицо, ломают кости, держат в грязи, вытягивают жилы до тех пор, пока ты не сломаешься окончательно.