Толпа приободрилась. Мужчины кротко и серьёзно закивали. Женщины утёрли слёзы.

Трансгендеры сделали и то и другое.

– Но зачем нам это? – раздался голос откуда-то из толпы. – Ведь уже есть веганские продукты, которые на вкус как настоящие. Сосиски, крабовые палочки, колбаса, сыр и даже бекон, которые почти не отличить…

Не говоря ни слова, Никита спрыгнул с края сцены и пошёл сквозь толпу. Люди уважительно расступались. Он приблизился к худому красивому юноше с обесцвеченной шевелюрой и в зелёном свитере. На его поясе висела кобура с вейп-машиной.

– Это ты сказал? – спросил Никита.

– Я, – ответил юноша.

Никита достал из-за пояса длинный Магнум из матовой стали и выстрелил парню в сердце. Он хлопнулся на пол. Зелёный свитер стал быстро чернеть.

– Кто-нибудь ещё желает высказаться? – спросил Харлидэвидсонов, спокойно оглядывая паству.

– Я! Я желаю! – раздался насмешливый звонкий голос с галереи на втором этаже лофта.

То был Фёдор Джекдэниэлс, лежавший в гамаке в тёмных очках и с незажжённой сигарой в зубах. У него на груди была татуировка в виде парада планет Солнечной системы.

– Я желаю знать, какой у тебя план! – воскликнул Джекдэниэлс.

– Нет времени объяснять, – ответил Никита. – Мы выступаем немедленно!

Он направился к выходу, толпа ломанулась за ним. Джекдэниэлс соскользнул вниз по перилам и крикнул, указывая на тело в уже почти чёрном свитере:

– А что насчёт него?

Никита бросил через плечо:

– Правую часть на буженину. Левую – на пельмени.

Двое поволокли мертвеца на кухню. Фёдор догнал Никиту и сказал ему, теперь уже тихо, почти на ухо:

– Ты спятил, чувак!

– Не пропадать же добру, – ответил Харлидэвидсонов. – Не те времена.

Никита вышел из лофта и сел на мотоцикл. Джекдэниэлс устроился сзади.

– И всё же – что ты задумал, чувак? – спросил он, когда Никита завёл мотор.

Харлидэвидсонов сказал лишь два слова:

– «Фалафель Судьбы».

И дал по газам.

– О, – сказал Джекдэниэлс.

Они мчались по городу, наплевав на горящие люминесцентным красным светофоры, распугивая мамочек с колясками, подрезая тачки сонных мягкотелых копов. За ними ехала кавалькада авто и байков потомственных мясоедов. Черепа на бамперах, рога на багажниках, птичьи крылья в мотоциклетных спицах.

– Посмотри на этот мир, – сказал Никита Фёдору. – Что за жуткий мир! Люди ездят на своих округлых машинках с автопилотами. Вдоль тротуаров цветут ромашки. Депутаты не воруют у народа и ездят на велосипедах без охраны. Меня тошнит от этого!

– От чего именно тебя тошнит, чувак?

– Душа моя томится без страданий, – пояснил Никита. – И не только моя. Глянь вон… Взрослые люди запускают с крыш воздушных змеев, а в глазах у них такая пустота, что туда и глянуть страшно. Жизнь без вызова и смысла. Скука, гладкая, как шёлк. И только мы одни во всём мире способны положить конец этой загнивающей утопии.

– Но… они сами выбрали это, – сказал Джекдэниэлс. – Когда они хотели, они жили во грехе. Но в конце концов выбрали утопию. Вправе ли мы решать за них, чувак?

– Что-то я не пойму, к чему ты клонишь, – Никита покосился в зеркало заднего вида. – Струсил?

– Я? – усмехнулся Джекдэниэлс. – Нет. Просто мы живём в последней из крупных стран, в чьей культуре осталось мясоеденье. И раз его изжили в культурной столице, то скоро его не будет нигде. Во всём мире, чувак!

– Я не допущу этого.

– Понимаю, это грустно – лишиться фрикаделек, но…

– Дело не во фрикадельках! Дело в свободе духа!

– Да, но посмотри на это с другой стороны. Теперь мировая экономика окончательно стабилизируется и последует культурное объединение мира. Вся Земля станет единым государством, цветущим райским садом, чувак!