Никита сварил кофе, быстро выпил его, натянул на мускулистое тело белую кожаную куртку, надел джинсы, зашнуровал ботинки и покинул здание.

Во дворе Никиты стоял его байк. Металл цвета слоновой кости, сияющий хром, солнечные батареи. Никита положил руки на руль, байк сканировал отпечатки пальцев, и плазменный мотор завёлся с мощным низким гулом. Никита помчал к автостраде.

Несмотря на ранний час, оба этажа дорог Санкт-Питера уже стояли в пробках. Харлидэвидсонов объезжал их по встречным полосам и тротуарам, презрев дорожные правила. Утро было пасмурным, но он гнал, не жалея батарей.

В лофте Фёдора Джекдэниэлса собралось около ста человек. Одни пили чай, другие кофе, а иные – томатный сок. Одни были бородаты, другие гладколицы, а иные носили усы. Одни были женщинами, другие мужчинами, а иные – трансгендерами. Например, Дима и Настя, которые познакомились и влюбились друг в друга после того, как оба сменили пол на противоположный.

Никита с порога отправился к кафедре. Завидев его, все примолкли. Он надел на ухо тонкий радиомикрофон цвета кожи и заговорил сквозь динамики:

– Братья и сестры! Сегодня чёрный день! Вопреки нашим усилиям этим скотам удалось закрыть последнюю бургерную в Санкт-Питере!

Толпа разразилась негодованием. Все они, конечно, уже знали о случившемся, но ждали подходящего случая взнегодовать.

– Эти ублюдки веганы, – продолжал Никита, – забрали наше данное Богом право на крылья… с соусом барбекю!

Толпа сглотнула.

– Они отняли надежду на спасение от голода сочной котлетой под слоем пяти сыров.

Толпа слегка застонала.

– Они отняли у нас веру во всё лучшее! Никаких больше креветок в кляре! Никаких куриных стрипсов, замотанных в бекон! Даже СРАНЫХ РЫБНЫХ БУРГЕРОВ нам отныне не видать как своих ушей!

Толпа скривилась от боли.

– Я знаю, о чём вы думаете, – сказал Никита, выходя из-за кафедры и становясь у края сцены. – Я знаю. Вы думаете, что этот мир катится в тартарары.

Толпа загомонила солидарно.

– И вы думаете, что во времена наших дедов и прадедов такого и быть не могло. И это правда! Наши прадеды ели что хотели! Наши прабабки ели кого хотели! Пока не объявились эти выродки, прикрывающие свои интересы моралью и здоровьем!

– А ведь он прав… – раздалось где-то в толпе.

Никита продолжил:

– Все вы помните, как мы боролись не жалея сил. Мы собирали деньги на краудфандинге, чтобы возродить культуру шавермы, но они задушили нас налогами на ввоз мяса. Мы продвигали клонирование мышечных волокон, но они впутали в дело патриархат, и исследования пришлось прекратить. Но мы подписывали петиции!

– Петиции, петиции… – загомонила толпа.

– Да, мы подписывали петиции! – повторил Никита. – Каждый из вас делал всё, что только мог. Кликал ночи напролёт по ссылкам, пока не вырубался прямо над клавиатурой в шестом часу утра. Я знаю это. Но эти твари обложили нас со всех сторон. И сегодня они закрыли последнюю в городе бургерную! Нашей «Сладкой Боли» больше нет!

Толпа загомонила с новой силой, а когда умолкла, Никита сказал:

– Теперь у нас есть два пути. Первый – сдаться и навсегда забыть вкус мышечных волокон. Стерпеть. Привыкнуть. Но знайте, что тогда веганы очень быстро возьмутся за наши яйца! А когда мы лишимся омлета и гоголя-моголя, тогда они придут за последним, что у нас осталось…

– Молоко… – проронил кто-то в зале.

– Молоко! – подтвердил Харлидэвидсонов, указав пальцем в сторону говорившего. – Они сделают из нас травоядных! Таких же никчёмных, как они сами!

В зале случилась пара обмороков. Потерявших сознание понесли на воздух.

– Но есть и второй путь! – сказал Харлидэвидсонов, концентрируя рассеянное внимание зала. – Сражаться! Мы будем сражаться до последней капли крови. И пусть нас с вами осталось мало, но я настолько уверен в каждом из вас, что готов прямо сейчас закрыть глаза и прыгнуть в зал!.. Но не буду этого делать, потому что у нас с вами есть дела поважнее, – Никита закричал: – Я знаю точно! Мы можем свергнуть треклятую веганскую диктатуру! Они не смеют указывать нам, что есть, а что нет!