Через два с лишним часа в загребском аэропорту я обнимала массагетскую царевну и Лару, знакомилась со Штефаном, шла к их новому автомобилю, рассматривала горы, викенды на вершинах гор и в узких расщелинах, эстакады и тоннели новой дороги к Словении, аншлаги с портретом неизвестного неандертальца, обнаруженного у них под Крапино в пятидесятых годах прошлого столетия.

Мы мчались на север, в глубокие горы, куда Бог воткнул этот самый Цветлин точкой, которой нет на карте.

Автомобиль Штефана летел по старой autoceste, тем не менее совершенно гладкой, без привычных российских колдобин.

Когда Лара вернулась из Москвы, она не стала делать пустых признаний благородству Штефана, а быстро устроилась в Boxmark, фирму пошива чехлов для немецкого завода автомобилей. На работу, которая требовала большого мужества и сил: вставать в три пятнадцать ночи, всю смену строчить кожу, не разгибаясь, дважды по десять минут перекур, в любой момент могут без всякой причины выкинуть, чтобы набрать новых работников, за что основная фирма приплачивает.

Лара сразу же кинулась с головой в омут: взяла в банке кредит. Самое интересное, что заинтригованный клерк уже приехал к ним в дом с тридцатью тысячами кунов в борсетке, а потом, глядя в её самый настоящий российский паспорт, да ещё без всякого намёка на страну Хорватию, стал звонить шефу – можно ли давать хорватский кредит чужой гражданке?

Шеф ответил, если его чёрт уже принёс в такую дыру, из которой и с деньгами не выберешься, то можно.

Тот вручил их Ларе, она купила Штефану Peugeot. На этом красивая истории с кредитом закончилась и началось суровое сосуществование с «Загребачкабанком», его итальянским филиалом.

Вначале аннулировали кредитную карту, и всякий раз, начиная с начала месяца, хотя Лара получала зарплату в середине, банк присылал ей угрозы в роскошных конвертах, и всё чаще угрозы судом, причём, всё это за счёт Лары.

Зарплату свою она больше никогда не видела.

Зато на автомобиле Штефан мог вывозить её в полицию, для которой у Лары всегда не хватало какой-либо одной бумаги, встречал с работы, и поначалу со всеми своими «Мастер-» и «Маэстро»-картами они заезжали в супермаркеты, но потом всё реже и реже.

К моему приезду взаимоотношения с банком достигли высшей фазы враждебности. Мои друзья сидели «в минусах», без кофе и бензина, а со мной уже перешли целиком на содержание цветлинского милосердия, после того, как мы слегка попировали на привезённые мною доллары. Доллар у них, в отличие от моей страны, уже совсем не котировался – только евро и собственная валюта в виде куны, которая взбита непомерно высоко, как яичный белок в безе.

Если вначале мы повсюду заходили в бары и за чашкой кофе любовались каминами, рождественской и новогодней иллюминацией, то теперь они оба получали мешки конвертов и вечерами сверялись, у кого «минус» меньше для погашения, выстраивая хитроумные комбинации, как перебить эти кредиты новым, если уже аннулированы даже все банковские карты – и «Мастер», и «Маэстро»?!

Лара часто медитировала, чтобы выиграть в лотерею семь миллионов кунов, и навсегда разделаться с «Загребачкабанком», который уже грозил ей и во сне по ночам, но на лотерейный билет денег не было.

Штефана цветлинцы снова стали вытаскивать каждый вечер играть в belot – истинно хорватская игра в карты, откуда он приносил что-либо съедобное.

Приносили в дар, кто что мог: солонину, грибы, вино. Брат гробовщика приволок на спине огромный мешок картошки, мы нажарили её с хрустящей корочкой, и массагетская царевна сыто отвалилась от стола, поглаживая свой животик.