В тысячный раз каждый из нас задавал себе вопрос – куда ушло то время, когда мы все любили друг друга, и неужели так быстро становятся другими?!

Неужели то, о чём спросил себя не в нашей эре Периандр, правитель Коринфа: «Что причина всего?», и сам же ответил: «Время!», именно оно разбросало нас и погребло всё лучшее, что было в нас?!

Югославия была моей первой зарубежной страной. Но прежде трое бдительных стариков из парткома снимали интеллектуальный допрос о последнем короле Сербии.

Я понятия не имела, мы все в СССР знали про Броз Тито, что в соцлагере он сам по себе, что умел выбрать золотую середину, никого не держал в железной клетке, заключил со всеми странами договоры, и югославы были значительно благополучнее нас. На зарплату они могли одеваться, покупать мебель, автомобили, и когда не хватало денег в стране, ездили на заработки по всему миру.

А наши люди на всей шестой части планетарной суши запускали первые в истории космические ракеты и едва дотягивали от получки до получки, брали в долг друг у друга, играли на работе в «чёрные кассы», куда сразу после зарплаты вкладывались, чтобы к концу месяца взять их на еду.

И потому в Югославию нас выпускали так же неохотно, как в капиталистические страны, чтобы не сравнивали…

То есть, если ты ещё нигде не был, в Югославию тебе не попасть, пока не съездишь всё равно куда: на золотые пески Болгарии, в Чехословакию, Венгрию, Румынию, ГДР.

Старики простили мне незнание – слишком невинный вид – и выпустили.

Я и диссиденткой не была, мне не довелось знать настоящих из них, а те, кого видела, были не чище карьерных комсомольцев, только смотрели в разные стороны.

В Далмации я впервые увидела Европу, и даже не современную, а в ретроспективе – с узкими старинными улочками римскую провинцию императора Диоклетиана, исчезнувшую Византию, коралловые острова в лазурном море.

За моей спиной с длинными волосами постоянно вились «чайки», словно я была продолжением моря, и мне хотелось написать о них повесть ради завораживающего названия «Далматинская чайка». А ещё мне казалось, что когда-нибудь я обязательно вернусь на Адриатику.

Но я вернулась уже не в Югославию, а в отдельно существующую Хорватию, и не на юг, а на север, называемый Загорье.

Потому что хотела прикоснуться к тому, что Лара не могла объяснить, но дала мне почувствовать.

Уж не то ли, что на данный исторический момент мы утратили?

Независимая от всяких кланов и продажных услужений журналистка, как перед Богом, я была открыта сердцем перед всем тем, что происходило с моей крошечной и с моей необъятной родиной. И для меня уже жизненно необходимо было прикоснуться сердцем к чему-то иному, что не приносит боли, а даёт покой!

Одни и те же обстоятельства в разные моменты бывают обставлены абсолютно по-разному. Памятуя весь кошмар с Ларой, я откладывала отношения с хорватским консульством. Да и российский ОВИР, с его вечными очередями, не побуждал к действию.

Однако мой паспорт неожиданно для меня сделан в срок, мне достался последний билет на поезд, хорваты в консульстве сама любезность, виза за полчаса, с улыбкой, потому что еду праздновать с друзьями католическое Рождество.

Что-то изменилось в нашей жизни или это кажущаяся эволюция нашего строя без определения и названия?

Но теперь можно медленно продвигаться вперёд, чтобы за окном мелькали города и страны, как в детстве, когда ехала с родителями. Я хотела видеть старинный Львов, медленно продвигаться по своей прежней великой и могучей стране, стране воспоминаний.

Но венгры в тот год вторично бастовали, прерывая международное сообщение, все поезда неделями простаивали на границе. Пришлось сдать билет и лететь самолётом.