– Девять, – он качает головой. – Время! Деньги приходят и уходят, но время лишь уходит.

– Я так сожалею о Джейн…

Он смотрит мне в глаза, сжимает мои плечи, притягивает меня ближе и целует в щеку. У него щекотные усы.

– Не старайся обмануть обманщика, – шепчет он. – Позже поговорим.

Потом он отводит взгляд от меня, смотрит на следующего человека в очереди, его ладонь скользит по моей спине, и он мягко подпихивает меня – мол, иди дальше.

Тогда-то я замечаю поникшего подростка, сидящего рядом с Герцогом. Его голова опущена так низко, что я не вижу лица, но я его знаю, знаю эти волосы цвета кукурузных нитей. Я опускаюсь на колено перед ним.

– Эдди!

Он смотрит на меня ничего не выражающим взглядом. Он слишком мал для мальчика, которому только что исполнилось тринадцать, мал и хрупок, у него серые глаза и жидкие волосы, как у его мамы. Меня застает врасплох прилив чувств, которые я испытываю к брату. Среди них есть любовь, да, но я бы солгала, если бы не признала, что есть и зависть. Последние девять лет Герцог принадлежал ему – как и все остальное, чего не было у меня, – но теперь он выглядит настолько убитым горем, что у меня резко щемит сердце.

– Это я, Эдди. Салли. Твоя сестра.

– Салли. – Его серые глаза на миг встречаются с моими. – Мать говорила, что ты почти убила меня.

– Это был несчастный случай! – Мои слова звучат громче, чем мне хотелось. Герцог бросает на меня взгляд, и я понижаю тон. – Я пыталась научить тебя управлять тележкой, как и объясняла в своих письмах.

– В каких еще письмах?

Значит, Джейн утаивала их от него – те письма, которые я писала, когда решила, что Эдди стал достаточно взрослым, чтобы понять, что произошло, достаточно взрослым, чтобы, возможно, простить меня. Могу только представить, какие гадости она ему обо мне рассказывала. Не стоит ожидать, что он будет рад меня видеть. Если уж я сама питаю к нему смешанные чувства, то его чувства ко мне должны быть еще более противоречивыми.

– Прости. За то, что причинила тебе боль. Это был несчастный случай, но все равно я виновата. Я была жуть какая буйная, так всегда говорила Джейн. И я тоже соболезную твоей утрате. Я знаю, каково это – лишиться мамы.

Серые глаза Эдди становятся ледяными, прямо как у Джейн.

– Моя мать не чета твоей матери!

Я поднимаюсь, снова уязвленная.

– Ты прав. Моя мама твоей не чета.

Эдди отворачивается от меня – к своей маме. Я тоже смотрю на Джейн. Она такая светлая, такая неподвижная в этой темной, шумной комнате, ее лицо выбелено пудрой, тонкие, цвета кукурузных нитей волосы идеально уложены. Даже в смерти она ухитряется сохранять выражение превосходства.

Джейн не была красавицей – у нее близко посаженные глаза и тонкие губы, – но к тому времени, как она появилась, Герцог уже пресытился красивыми женщинами. Кроме того, в Джейн было то, что люди называли хорошей породой, – она была родом из самой процветающей семьи в не таком уж процветающем городке, – и это до сих пор было видно по ее изящно сложенным рукам и маленькому овальному личику, лишенному морщин, если не считать одной маленькой складочки между бровями, складочки, которая углублялась всякий раз, когда она что-то не одобряла. Что случалось часто. Был тот случай, вскорости после того, как Герцог женился на Джейн, когда фотография мамы, которую я держала на своей прикроватной тумбочке, исчезла. Мне тогда было четыре, и я долго собиралась с духом, чтобы спросить Джейн, не знает ли она, что сталось с маминой фотографией, а когда я наконец это сделала, глаза ее стали ледяными, складочка между бровями углубилась, и она отрезала: