– Кому какое дело, что она там думает? Здесь решения принимаю я. Сцепившись рогами с моей сестрой, ты подаришь ей ту драку, которой ей так хочется.

– Но это мое единственное приличное платье, а я выгляжу так, будто забивала в нем кабанов!

– Я выведу пятна вручную, – обещает девушка, которую Герцог назвал Нелл. – Но придется замочить его, а прямо сейчас мне надо убрать беспорядок в столовой.

– Да не переживай ты о платье, – бросает Герцог. – Салли, ты идешь со мной.

Не переживай о платье! Это говорит человек, у которого на каждый день недели есть свой костюм. Таких, как Мэтти, считающих, что мне здесь не место, много, и здоровенное красное пятно на моем платье – словно отметина, которая служит доказательством их правоты. Я скрещиваю на груди руки, надеясь прикрыть пятно, и выхожу по пятам за Герцогом на заднюю веранду, потом спускаюсь по лестнице в толпу мужчин, которые стоят в саду. Солнце садится, и дымное пламя от керосиновых факелов освещает лица и мерцает на бутылках с виски, выстроившихся на столе. Мужчины делятся новостями об урожаях и погоде: этот возвратный заморозок мог убить садовую землянику, пора боронить под кукурузу, Фред Малленс хочет десять долларов в качестве гонорара за случку со своим новым жеребцом-першероном… Герцог похлопывает кое-кого из них по спинам, когда мы проходим мимо, и они кивают, благодарные за то, что их отметили. Потом мы садимся на низкую каменную стену, обрамляющую сад.

Сумеречный воздух прохладен. Герцог снимает с себя черный пиджак и набрасывает мне на плечи – шелковая подкладка еще хранит тепло его тела – потом похлопывает по верхушке стены.

– Помнишь то лето, когда мы ее построили?

– Конечно, помню.

Как бы я могла забыть? Это одно из моих самых драгоценных воспоминаний, то лето, когда мне было четыре года, и Джейн была в тягости, и мы с Герцогом проводили вместе каждое воскресенье, подгоняя друг к другу эти камни, точно фрагменты головоломки.

– Ты усердно трудилась, Молокососка. Даже в самые жаркие дни. Руки у тебя откуда надо растут. Да и голова на плечах достойная. – Он взъерошивает мои волосы, как делал, когда я была ребенком. – Я знаю, тебе трудненько приходилось в эти последние годы, но так было надо. Понимаешь?

– Понимаю.

И часть меня действительно понимает – та часть, которая в восторге от этого разговора, от того, что Герцог заботится обо мне, следит, чтобы мне было тепло, вспоминая наши с ним времена. А другая часть не поймет никогда.

– Девять лет, – продолжает Герцог. – Долгий срок. Предполагалось, что это будет месяц, может, два. Но, должен сказать тебе, когда ты уехала, с Джейн стало намного проще жить, – он вздыхает и изучает свои ногти. – Может быть, мне следовало бы вместо тебя отослать Эдди. В военную школу. Закалить мальчишку. Но Джейн говорила, что это его убьет. Вероятно, так бы и случилось. Поэтому закаляться пришлось тебе. Но теперь ты вернулась.

– Навсегда? – выпаливаю я. Не смогла удержаться.

– Навсегда. Чтобы присматривать за Эдди, – он кивает, довольный собственным решением. – Теперь, когда Джейн ушла, ему нужен кто-то, кто о нем позаботится. Готова к этому?

– Готова! В Хэтфилде я помогала учительнице, мисс Кейн, с младшими учениками.

– Я знаю. Мисс Кейн присылала мне отчеты о тебе. – Он потирает ладони друг о друга. – Этот мальчик – все для меня. Я не хочу больше никаких случайностей. Ты поняла?

Я киваю, изо всех сил делая вид, что не заметила намека.

– Однажды он станет губернатором, – говорит Герцог. – Может, сенатором.

Снова киваю.

И как раз в этот момент в больших окнах в зале вспыхивает свет, яркий и ослепительный. Я ахаю. Электропроводка! Когда я уезжала из Большого Дома, он освещался только свечами и газом. Я смотрю, как Нелл ходит из комнаты в комнату, и в каждой подмигивают огни, все окна волшебно светятся во мраке.