– Вот потому-то Кривой ручей и кривой.

Том рассказывает мне, что другая машина Герцога, тот самый «Форд», сейчас занята на оптовой закупке продуктов для поминок, поэтому Герцог послал его на «Паккарде» со словами: «Я с тебя шкуру спущу, если на нем появится хоть царапина». Том всегда был осторожным водителем, и теперь, сидя за рулем дорогущей новой машины Герцога, он буквально крадется вперед, сбрасывая скорость на крутых поворотах, держась подальше от глубоких колей, оставленных телегами с лесом, и сбавляя скорость до черепашьей перед каждой глинистой лужей.

Так что обратный путь в Кэйвуд оказывается долгим. Или, может быть, только кажется долгим, потому что мои мысли летят вскачь. Так много мыслей в моей голове! Мыслей, противоречащих друг другу. Мне не терпится добраться до Большого Дома, но я даже не представляю, как меня там встретят. Я надеялась на этот день годами, мучительно жаждая вернуться домой, но за все это время ни разу хорошенько не задумалась, что́ оставлю позади, и теперь не могу отделаться от видения тетушки Фэй, которая стоит там одна-одинешенька рядом со своей потрепанной вывеской и машет вслед на прощанье, ради меня изо всех сил стараясь улыбаться.

Мы спускаемся, съезжая с Голубого хребта в западной части округа Клэйборн в долину, где прекрасная виргинская земля достаточно ровна для хорошего земледелия, а поля и пастбища разделены изгородями и заборами. В горах зима еще не ослабила свою хватку, но здесь, внизу, весна смягчила землю, выманив первые нежные ростки зелени вдоль обочин, и почки на деревьях надулись, точно сытые клещи.

Когда мы достигаем пологих холмов на востоке, я начинаю замечать места, которые помню по тем временам, когда была маленькой девочкой: заброшенный каменный фермерский дом со старой каменной же, постепенно рассыпающейся стеной, элеватор в форме пули подле кроваво-красного амбара, видавшие виды навесы для сушки табака.

На окраинах Кэйвуда мы сворачиваем на дорогу вдоль Кривого ручья и минуем маленькие домики с еще более миниатюрными верандами. Фермеры, у которых было туго с деньгами, продавали клочки придорожной земли, и часто их покупателем был Герцог, который потом строил эти домишки и сдавал их в аренду.

Наконец мы достигаем каменных колонн перед Большим Домом. Через дорогу от них поднялись два новых дома, но подъездная аллея выглядит точь-в-точь так, как я ее помню, обрамленная толстоствольными деревьями, чьи кроны арками смыкаются над головой.

Мы проезжаем мостик через Кривой ручей, и мне невольно вспоминается трехлетний Эдди, который лежит на нем ничком. За мостиком вдоль аллеи выстроились ряды машин и экипажей, а еще дальше впереди длинная вереница людей змеится к Большому Дому.

– Не жди своей очереди, Салли, – говорит Том. – Входи сразу внутрь.

– Это как-то грубо…

– Ты здесь родилась, Салли. Ты не обязана ждать. И оставь свой узелок в машине. Я занесу его потом с черного хода.

Я пожимаю ему руку и выпрыгиваю наружу, пока он не успел сделать какую-нибудь глупость – например, обежать машину и открыть передо мной дверцу. Люди косятся на меня, когда я выхожу из машины, но никто не задерживается взглядом надолго, все возвращаются к своим разговорам, и я стою одна, глядя на Большой Дом.

Странное ощущение – наконец увидеть то, что так долго занимало место в моей голове. И, по правде говоря, я боялась, что, когда вернусь, Большой Дом окажется не таким большим, каким его рисовали мои воспоминания. Но нет, этого не случилось.

Большой Дом огромен. Одна его сторона – изначальный каменный фермерский дом, маленький и прочный, две комнаты поверх двух других комнат, сложен он из полевых камней, которые собирал мой прадед Булл Кинкейд, когда впервые расчищал эту землю. К этому каменному дому пристроено деревянное крыло, которое Полковник, отец Герцога, добавил около пятидесяти лет назад, когда семья вступила в права наследства. Наконец, есть еще шикарное, с высокими окнами крыло, которое пристроил Герцог, когда Большой Дом стал принадлежать ему.