Все на несколько минут замолкли, внимательно изучая виртуальный файл, зацикленный в гарнитуре у каждого члена комиссии на голове, снова и снова переживая скоропостижную смерть жука. Наконец, встал из-за стола ещё один персонаж, самый старый среди членов, но с виду далеко не самый умный. Бронкл не помнил его, но гаджет тут же подсказал: Гагтунгр-3, Отдел стратегического планирования и системного анализа, теоретик пятого уровня со специальным допуском ко всем данным, вплоть до десятого уровня – последнего. Очень достойный чувак, а с виду и не скажешь. Под гаджетом, который он снял, оказались глуповатые и удивлённые глаза, почти как у Скантула. Он изрёк следующее:

– Вы, коллеги, согласитесь, что ничего наверняка знать мы не можем. И хорошо, что у нас есть возможность на практике изучать этот мир. Вот я бы и сам с удовольствием слетал в какую-нибудь далёкую экспедицию, но система меня точно не пропустит, даже пассажиром, возраст уже не тот. А так: обогнать свет в триста раз, и несколько суток лететь ради новых открытий в неизвестность – разве вам не нравится такая идея? Ну, да, затратно, опасно, – Гагтунгр с завистливым обожанием посмотрел на Бронкла, – но вы сами должны понимать: фундаментальная наука всегда требовала и будет требовать от нас больших вложений. Но без этого и прикладная наука тоже в конце концов остановится, и мы как цивилизация начнём деградировать из-за собственной жадности и недальновидности. Это же будет просто смешно! – он эмоционально махнул рукой куда-то в сторону. – Ну посмотрите же в окно, посмотрите на самих себя. Посмотрите на небо, в конце концов. Если бы наши предки были такими же жадными и недалёкими, мы все могли бы сейчас жить в каких-нибудь пещерах, а мы летаем между звёздами и галактиками. Жадность и недалёкость может нас когда-нибудь погубить, сограждане! Подумайте об этом.

Старый романтик, понимая, что вряд ли его здесь кто-нибудь поддержит, утомлённо присел на своё место. Всяких ветеранов вроде него не то, чтобы не уважали, скорее считали неактуальными современной эпохе. В тренде же был точный расчёт, в том числе финансовый. Не жадность, но рациональность; не желания и хотения, но чёткая необходимость; не бездумные исследования всего подряд, но последовательное познание всё более далёкой вселенной. Короче: очень всё правильно, понятно и предсказуемо, только иногда так же муторно и скучно, несмотря на всю врождённую любознательность стилусоидов. И когда они сталкивались лоб в лоб – природное любопытство и тяга ко всему новому с одной стороны, и скучный дотошный расчёт всего подряд, вплоть до последней молекулы и последней альстаты – мельчайшей денежной единицы Рибейседжа – с другой стороны, получались долгие и занудные заседания всяких очень умных комиссий, вроде вот этой, с заранее известным финалом: всё и за всех в конечном итоге решала нейросеть: да или нет? Она-то уже точно никогда не рефлексировала и не сомневалась. И то – хорошо.

– Послушайте, – встал со своего места Принсцилл, – я сейчас хочу сказать не про деньги, и не про жучка этого, несчастного. Хотя и то и другое – вещи очень нужные и правильные. Но мы же в данный момент имеем дело с очень редким случаем, практически уникальным. Я говорю именно про взрыв на записи. Очевидно же, что это была бомба, брошенная кем-то в кого-то. Разумная жизнь, вы понимаете? Ради такого открытия лично я бы никаких денег не пожалел. – Принсцилл говорил горячо и убедительно, что-что, а это он умел, когда надо. – Наша история сограждане, и наши потомки не запомнят вложенные миллионы и миллиарды, они запомнят большие открытия. А вот нашу нерешительность они точно не простят. Согласитесь со мной.