– Все спешат – улыбнулся я.

– Только не ты.

– Я черепаха по гороскопу.

Она рассмеялась, хоть шутка и была глупой. Красивый голос, звонкий, приятный, заразительный смех, красивое лицо и, как мне казалось – выразительный ум. Она мне очень понравилась даже тогда, когда огрызалась.

– Почему здесь нет музыки?

Помню, она начала оглядываться, словно пытаясь ее разглядеть.

– Ты ее видишь? – усмехнулся я.

– Думала, будет какой-нибудь аппарат…

– Не люблю музыку. Обычно включаю кантри, когда собирается много народу, а потом по заказу.

На самом деле я обожал музыку, но почему-то солгал. Может, я хотел увидеть ее реакцию, а может, просто казаться брутальным: в те времена это было модно. Однако она дала мне понять, что желанного результата я не получу. На ее лице появилось какое-то удивленное разочарование. Она помолчала несколько секунд, а потом посмотрела мне в глаза и сказала:

– Я тебе не верю. Такой, как ты, не может не любить музыку.

– Такой, как я? – Мне было ясно, что она имеет в виду, но изобразить недоумение казалось интереснее.

– Ты вдумчивый, а еще романтик – по лицу видно.

– Ты еще и по лицам читать умеешь? – сказал я и наполнил ее бокал. – За счет заведения.

– Не умею я такого, но в людях немного разбираюсь. – Она не обратила внимания, что я ее угостил.

– Не люблю и не слушаю музыку, а еще отнюдь не романтичен. – Мне захотелось разнести в пух и прах ее правильное суждение. – Музыка очень часто вызывает эмоции, противоречащие тем, которые мы испытываем в момент, когда ее слушаем, а это чревато сменой настроения, эмоциональным и мысленным диссонансом и прочей чертовщиной, не позволяющей нам спокойно жить.

– Насчет романтизма я точно ошиблась. – Она опустошила бокал, ехидно посмотрев на меня. – Жизнь – это музыка, милый, а то, что ты сказал – чушь.

Когда она сказала, что жизнь – это музыка, я почувствовал легкую злость. Неожиданная и нелепая смерть отца, угрызения совести насчет матери и неприятная рутинная работа даже не напоминали мне о музыке.

– Боюсь, у тебя неправильные представления о жизни, «милая». – Огрызнулся я. – Ты говоришь с человеком, переживающим тяжелые дни. Если ты счастлива и тебе хорошо, тогда музыкой является лишь твоя жизнь, а не сама концепция.

– Ты меня не знаешь. – Грустно улыбнулась она. – Я не считаю себя счастливой.

– И все же ты говоришь, что жизнь – это музыка.

– Ты сам ассоциируешь ее с счастьем, я имела в виду совсем другое.

Впервые за долгое время я почувствовал себя глупым. Мне всегда давало сил чувство превосходства над сверстниками, и оно было оправданным, но рядом с ней просто испарилось. Меня одновременно наполняли обида и симпатия к ней, ведь, несмотря на любовь к противоположному полу, мне не доводилось встречать никого, кто хотя бы мог побеседовать со мной. Все мои сверстницы, которых я встречал, были глупыми и пустыми, а после школы я почти ни с кем не общался. Тогда я больше времени проводил дома или в саду, и у меня был всего лишь один друг, с кем я общался с детства, но даже он остановился в развитии слишком рано, потому со временем наша дружба стала больше напоминать формальность, нежели крепкие узы. Аделаида показала, что есть куда расти, что чувство превосходства останавливает человеческий прогресс, искажает восприятие как мира, так и самого себя. После ее слов я замолчал и просто смотрел на ее милое личико, пытаясь разобраться в противоречивых чувствах, а она, как ни в чем не бывало, смотрелась в зеркало, как вдруг добавила:

– Тебе нравится музыка, а то ты бы не подумал о счастье.

Ее последние слова были контрольным выстрелом. В тот момент все противоречия пропали, и осталось лишь восхищение. Еще с самого начала она видела меня насквозь, что мне казалось просто удивительным. Юношеский романтизм приходит неожиданно и сильно шумит, потому мне сразу стало больно от мысли, что она скоро уйдет, и наша беседа не сможет продолжаться вечно. Я хотел продолжить разговор, но теплое чувство не давало моим мозгам работать. Красота, острый ум, интересное мышление и грация – она мне казалась воплощением фантазий. Я всегда мечтал иметь рядом женщину, с которой мог бы вести дискуссию и одновременно любоваться ею, а потому нельзя было терять времени.