– Слышь, у вас дома есть бильярд, верно?

– Есть – ответил я, щурясь от зловония.

– Он у вас нормальный? Работает?

Для протокола, он говорил именно так, слово в слово, и да – в его представлениях бильярд был чем-то механическим.

– Одна ножка качается, но в целом на нем можно играть, а что? – ответил я, надеясь на скорое окончание диалога, но Кори был не так прост, как и его следующий вопрос.

– Ты много пьешь?

– Его левый глаз вибрировал, а тонкая рука, которой он оперся на барную стойку, качалась так, что мне казалось, она вот-вот сломается.

– Думаю, не больше среднего, а что?

– В среднем, сколько пива выпьешь за раз?

– Ну, две бутылки. Может, три, если будет охота.

– Гарантирую тебе пожизненную бесплатную выпивку в моем заведении, если отдашь мне свой стол.

На самом деле, Кори постоянно обещал мне бесплатную выпивку. Вообще, он был славным малым, о чем говорила его безобидность и простодушие в ужасно пьяном состоянии. Я всегда считал, что если человек, напившись в хлам, остается душой компании, значит, он как минимум неплох.

– Ладно – я был готов отдать его и задаром, если бы он лишил меня сторонних хлопот – только мне нужен грузовик.

– Без проблем, есть пикап. – Его возбуждение и дикий азарт были настолько поразительными, что даже мне не терпелось сделать то, о чем он просил.

– Хорошо, приходи завтра утром. Только зачем он тебе? – спросил я, сделав вид, что не знаю ответа на вопрос.

– Увидишь – Кори подмигнул мне и ушел.

Мне хотелось сказать ему, что не стоит приносить бильярд в бар, поскольку тут его ножку очень быстро сломают, но его энтузиазм и загадочное “Увидишь”… Дело в том, что я общался с ним только в баре, потому было ясно, что в другом месте я “увидеть” просто не смог бы, хотя, с алкоголизмом Кори было возможно все, но не в этом суть…

Когда стол был обустроен, Кори, отдавшись фантазиям о будущем богатстве, решил угостить всех выпивкой, а когда через неделю ножка бильярда сломалась, он не сдержал свое слово, сказав, что дела у бара плохи, и за счет заведения я пить пока не могу. Конечно же, слово “пока” означало никогда, но мне было наплевать как на выпивку, так и на стол, который остался стоять без ноги посередине заведения. В целом, Кори было все равно, а посетителям тем более, но лично я видел в этом столе не только идеальный символ состояния того заведения, но и символ человеческой кончины. Я неожиданно понял, что человек не умирает тогда, когда погибает организм, а когда он становится таким, как Кори. Тот глупый стол пролежал у нас в подвале лет пять. Им никто не пользовался, разве что я, и то лишь когда мне было лет одиннадцать. Мы его убрали, когда у него повредилась нога. Мать сказала не играть на нем, пока не починим, заставив переставить туда, где он и остался. Дело в том, что его можно было использовать, но постоянное “потом” и “не охота” подвергли его одиночеству в темной пыльной комнате. Когда Кори попросил наш стол, я отдал его с удовольствием, а когда ножка окончательно сломалась, сразу почувствовал некоторое сходство между ними. Звучит странно, но мне казалось, что в нем тоже что-то сломалось, а бар являлся для него чем-то, как подвал для стола. Различие было лишь в том, что Кори мог сам себя починить….

В те времена я часто упускал контроль над мыслями. Стоило вдаться в раздумья, и меня словно уносило: все голоса и звуки затихали, а я начисто пропадал из нашего мира, уходя в место, принадлежащее только мне, но где я никогда прежде не был. Помню, именно из такого места меня вытащил ее красивый голос. Я не заметил, как она вошла и села у стойки, даже не слышал, как поздоровалась. Насколько помню, она раза три сказала “Простите”, пока добилась моего внимания. Суетливо я попросил прощения и поздоровался. Аделаида была из тех девушек, чья красота была милой и теплой. Я не совсем помню ее лица, лишь большие выразительные глаза, наполненные чем-то нежным и притягивающим.