Я рассматриваю свое отражение в зеркале и серьезно задумываюсь о том, как мне незаметно сбежать. В окошко ванной я вряд ли пролезу, да и с моей ногой едва ли удастся хотя бы долезть до него.

Все это совсем мне не подходит. Нет, не потому что эти люди мне не ровня, совсем наоборот. Я чувствую себя такой же, как они, вот только никогда не смогу показать эту часть себя. Не в том мире, который создаю вокруг и в котором хочу жить в будущем. Они слишком хорошие, чтобы погрязнуть в моей тьме.

– У тебя все в порядке? Может, нужна помощь? – раздается из-за двери, и я понимаю, что и правда слишком задержалась. Поворачиваюсь и тихонько открываю дверь.

– Спасибо, все в порядке.

Девчонки снова берут меня под руки и помогают дойти до обеденного стола, который уже накрыт так, будто принимают высокопоставленного гостя, а не какую-то девчонку, которая на самом деле едва не лишила их сына и брата карьеры и будущего. От этого становится еще больше не по себе. Ведь это я виновата в аварии.

Как только мы рассаживаемся, в дверях появляется Ники, слегка запыхавшийся.

– Простите, нужно было помочь. Все в порядке?

Мне кажется, что он замечает мой потерянный, а возможно, даже испуганный взгляд.

– Конечно, все прекрасно, Николауш. Ты как раз вовремя, иди мой руки и присоединяйся к нам, – говорит Мария и так ласково улыбается сыну, который, прежде чем выйти из комнаты, подходит и целует ее в щеку, что мое сердце щемит от зависти. Мне никогда не узнать такого отношения матери к себе и тем более к людям, с которыми я близка.

– Милая, положи Марианне салат, а я пока открою бутылочку вина. Тебе же больше двадцати одного?

Я не успеваю ответить, но, кажется, она и не требует ответа, может, знает, что больше, а может, в этой семье не возбраняется употребление алкоголя раньше достижения установленного законом возраста. Впрочем, я никогда не ограничивала себя в выпивке со своих шестнадцати, и вряд ли в двадцать два что-то сможет меня остановить.

Мария успевает наполнить свой и мой бокалы, когда к нам возвращается Ники с мокрыми волосами, видимо, пытавшийся смыть грязь и пот после помощи соседям, в чем бы она ни заключалась. Он садится рядом со мной, и мне становится немного спокойнее от его присутствия, но в то же время странное новое чувство начинает прорастать внутри меня.

Обед проходит в той дружественной семейной обстановке, которую я представляла и боялась. Когда я была значительно младше и не понимала, что родители не сильно меня любят, самым болезненным было именно проводить обеды и завтраки в обществе пустого стула, ну или в самые лучшие дни в обществе моего любимого брата, но и это, к сожалению, было не часто. Моим единственным собеседником и другом было отражение в сверкающей мебели кухни, так как я терпеть не могла есть за огромным обеденным столом в одиночестве, лишь смотря на пустые места рядом с собой.

Одним из ярких моих воспоминаний было, как лет в одиннадцать меня затащила к себе домой одноклассница, которая была новенькой в классе и еще не понимала, что с такими, как я, не стоит дружить. И вот я сидела за их семейным обеденным столом, где едва помещались мы – семья, состоящая из четырех человек, и я, непрошеная, но, видимо, все равно гостья, которую необходимо принимать со всем радушием. Я смотрела, как они делятся за столом немногочисленной едой, от которой так вкусно пахло, что сразу возникало это свербящее чувство голода, как ее родители пили красное вино и смеялись, когда дети рассказывали о делах в школе. А я могла только смотреть и завидовать. В моей семье никогда такого не было. Вечером я пришла в наш пустой дом и всю ночь прорыдала, оплакивая ту семью, которой у меня никогда не будет. Больше с той девочкой я не общалась, мне было стыдно, что я не могу похвастаться такой семьей и людьми, которые бы меня поддерживали или хотя бы слушали.