А Денни сказал, что мы могли бы открыть сбор денег среди богатеев, но мы напомнили ему, что деньги не прольют бальзам на душу гордой матери храброго британского солдата.

– Нужно придумать что-нибудь такое, что доставит нам много хлопот, а ей пойдет на пользу, – сказала Элис.

– Небольшая помощь сто́ит целых томов поэзии, – заявил Денни.

Зря он так: у Ноэля сделался ужасно расстроенный вид.

– А чем она занимается, в чем мы можем помочь? – спросила Дора. – Кроме того, она не позволит нам помогать…

– Она только и делает, что возится в саду, – сообщил Эйч-Оу. – По крайней мере, чем она занимается в доме, не видно, ведь она всегда закрывает за собой дверь.

Тут нас сразу осенило, и мы договорились встать на следующий день еще до того, как розовая заря окрасит восток, и отправиться в сад миссис Симпкинс.

Мы и вправду встали очень рано… Только часто задуманное накануне вечером начинает казаться ужасно глупым, когда вы просыпаетесь росистым утром.

Мы крадучись спустились по лестнице с ботинками в руках. Денни очень осторожный мальчик, но невезучий: он уронил ботинок, который с грохотом покатился вниз по лестнице, будя эхо, похожее на раскаты грома, и поднял с постели дядю Альберта. Дядя Альберта выскочил из своей комнаты, но мы объяснили, что хотим немного поработать в саду, и, дав нам разрешение, он вернулся досыпать.

Ранним утром, когда люди еще в постелях, всё такое красивое и непривычное. Говорят, это потому, что тени лежат по-другому, а не как в разгар дня. Ну не знаю. Ноэль называет это время «когда феи только что закончили прибираться». Как бы то ни было, спозаранку чувствуешь себя не так, как обычно.

Мы обулись на крыльце, взяли садовые инструменты и пошли к белому коттеджу. Это хороший коттедж, как на картинках, которые выдают в школах для девочек, чтобы вы раскрасили карандашом соломенную крышу – если умеете. А если не умеете, просто оставьте рисунок, как есть, он все равно отлично смотрится, если вставить его в рамку.

Мы оглядели сад. Он был очень аккуратным, только одно место заросло густой травой. Я узнал крестовник и песчанку, а названий других сорняков не знал.

Мы рьяно взялись за прополку, пустив в ход все инструменты – лопаты, мотыги и грабли. Дора работала совком и сидя, потому что у нее все еще болела нога. Мы отлично расчистили заросший участок, выполов все противные сорняки и оставив только красивую коричневую землю. Мы работали как можно усердней и были счастливы, потому что трудились бескорыстно, никто и не думал занести наш подвиг в «Книгу Золотых Дел» (мы договорились записывать в эту книгу свои добродетельные поступки и добрые дела друг друга, если удастся заметить за кем-нибудь из нас что-то добродетельное).

Едва мы закончили и осмотрели прекрасные плоды нашего честного труда, как дверь хижины распахнулась, и вдовая мать солдата налетела на нас, как дикий смерч. Ее взгляд был подобен яду анчара – смерть тому, кто приблизится к этому ядовитому дереву.

– Вы злые, назойливые, мерзкие дети! – сказала она. – Неужели вам мало вашего огромного участка? Ползали бы по нему сколько угодно и портили там всё, что захотите! Так нет – вам приспичило вломиться в мой маленький садик!

Некоторые из нас глубоко встревожились, но мы не обратились в бегство.

– Мы просто пропололи ваш сад, – сказала Дора. – Хотели чем-то помочь.

– Проклятущие маленькие приставалы! – закричала вдова. Это было очень грубо, но в Кенте все говорят «проклятущий», когда сердятся. – Вы повыдергивали капусту и репу! Репу, которую мой мальчик посадил перед отъездом. А ну, проваливайте, пока я не отдубасила вас ручкой метлы!