Потом офицер подошел к нам. В тот день мы все стояли на стене, кроме Доры: ей пришлось сидеть из-за больной ноги, но мы дали ей трехгранную рапиру и мушкетон с дулом с медным раструбом, как на картинах мистера Калдекотта[10].

Офицер был красивый мужчина, похожий на викинга: очень высокий, светловолосый, с длинными усами и ярко-голубыми глазами.

– Доброе утро, – сказал он.

Мы тоже поздоровались.

Потом офицер сказал:

– Вы, кажется, военные.

Мы ответили, что хотели бы ими быть.

– И патриоты, – продолжал он.

Элис ответила:

– Еще какие!

Потом офицер сообщил, что заметил нас еще несколько дней назад, а сейчас остановил батарею, потому что подумал – нам захочется взглянуть на орудия.

Как мало таких проницательных и заботливых взрослых, как этот храбрый и безупречный офицер!

– О да, нам очень хочется! – закричали мы и слезли со стены.

Этот добрый и благородный человек показал нам устройство, которое заставляет пушку стрелять, и казенник (когда вынимаешь его и уносишь, врагам от пушки нет толку, даже если они ее захватят). Еще нам позволили заглянуть в дуло, чтобы увидеть нарезы, чистые и блестящие, и показали ящики для боеприпасов, только пустые. Офицер рассказал, как снимают орудие с передка (это означает, что орудие отделяют от лафета) и как быстро можно такое проделать – но не заставил людей снять пушку, потому что они отдыхали.

Пушек было шесть, на лафете каждой белыми буквами было написано «15 ф», что, по словам капитана, означало «пятнадцать фунтов».

– Я думала, пушка весит больше пятнадцати фунтов, – сказала Дора. – Кусок говядины такого размера точно весил бы больше! Наверное, лафет и сама пушка легче говядины.

Офицер очень любезно и терпеливо объяснил, что «15 ф» означает, что пушка может выстрелить снарядом весом в пятнадцать фунтов.

Когда мы сказали, как рады часто видеть проезжающих мимо солдат, он ответил:

– Скоро вы нас уже не увидите. Отдан приказ отправляться на войну, мы отплываем в ближайший вторник. Пушки выкрасят в маскировочный цвет, и все мы наденем форму защитного цвета.

Солдаты и так отлично выглядели, хоть и были без киверов, а только в фуражках, нахлобученных на все лады.

Нам было очень жаль, что они уезжают, но Освальд, как и остальные, с завистью смотрел на тех, кому вскоре позволят сражаться за королеву и страну, ведь они уже взрослые и им не надо заботиться о всякой ерунде вроде учебы.

Вдруг Элис что-то шепнула Освальду, и он сказал:

– Хорошо, только скажи ему сама.

Элис обратилась к капитану:

– Вы остановитесь, когда в следующий раз будете проезжать мимо?

– К сожалению, не могу ничего обещать, – ответил он.

– Пожалуйста, остановитесь, – попросила Элис. – Это очень важно!

– С чего бы?

Вполне естественный вопрос, хотя, задай его ребенок, его бы отчитали за грубость.

– Мы хотим вручить солдатам подарки на память, – объяснила Элис. – Нашего отца сейчас здесь нет, но я напишу ему и спрошу разрешения. Знаете что? Если нас не будет на стене, когда вы будете тут проезжать, не останавливайтесь, но если мы будем… Пожалуйста, прошу вас!

Офицер подергал себя за усы; судя по всему, он был озадачен, но в конце концов согласился, и мы очень обрадовались, хотя только Элис с Освальдом знали, какой мрачный (хоть и прекрасный) план созрел в их юных умах.

Капитан еще долго с нами разговаривал, и, наконец, Ноэль сказал:

– Вы похожи на Диармайда[11] с золотым ожерельем. Но мне бы хотелось увидеть ваш обнаженный меч, сияющий на солнце, как полированное серебро.

Капитан, рассмеявшись, взялся за рукоять своего доброго меча, но Освальд поспешно сказал:

– Нет, подождите. Такого шанса у нас больше не будет. Вот бы вы показали нам, как преследуют бегущего врага! Дядя Альберта знает, как это делается, но он показывал, сидя верхом на стуле, потому что лошади у него нет.