А ниже:

Но после мы вспомнили, что бедный храбрый Билл на самом деле похоронен далеко отсюда, где-то в южном полушарии, если вообще похоронен, и изменили последние строки на

Мы присмотрели красивую каменную плиту во дворе конюшни, достали из ящика с инструментами зубило и приступили к работе.

Но резать по камню оказалось трудно и опасно.

Первым трудился Освальд, но вскоре резанул себя по большому пальцу; потекла кровь, и ему пришлось бросить это дело. Потом попробовал Дики, за ним – Денни, но Дики стукнул себе по пальцу молотком, а Денни подолгу корпел над каждой черточкой, поэтому к чаю мы вырезали только букву «З» и половину «Д», причем «Д» получилось ужасно кривое. Освальд покалечил большой палец, трудясь над буквой «З».

На следующее утро мы взглянули на плоды своих трудов и даже самые упорные поняли, что дело безнадежно.

– А почему бы не написать краской по дереву? – спросил Денни и объяснил нам, как это делается.

Мы взяли у деревенского плотника доску и два столбика, покрасили их в белый цвет, а когда краска высохла, Денни написал вот что:

На доске не поместилось бы все, что мы сперва хотели написать, поэтому мы махнули рукой на стихи.

Как только надпись высохла, мы прибили доску к столбикам и вкопали их в землю. Чтобы столбики стояли прямо, рыть пришлось очень глубоко, но нам помог садовник.

Потом девочки сплели гирлянды из роз, колокольчиков, лилий, гвоздик, цветков душистого горошка и маргариток и обвили ими столбики. Думаю, если бы Билл Симпкинс знал, как мы его жалеем, он был бы рад. Освальду остается надеяться, что если он сам падет на поле кровавой сечи (это его высшая честолюбивая мечта), кто-нибудь будет сожалеть о нем так же, как он сожалел о Билле.

Когда все было готово и оставшиеся от гирлянд цветы разбросали между столбиками, мы написали такое письмо миссис Симпкинс: «Дорогая миссис Симпкинс, мы очень, очень извиняемся за репу и остальное и смиренно просим у вас прощения. Мы поставили надгробье вашему храброму сыну». И подписались.

Письмо отнесла Элис.

Когда мать солдата его прочитала, она сказала, что негоже потешаться над человеческой бедой – какие еще надгробия, что за дурацкие шутки? Элис призналась, что тогда она невольно расплакалась и ответила:

– Мы не потешаемся! Вовсе нет! Милая, дорогая миссис Симпкинс, пойдемте со мной и вы сами увидите! Не представляете, как нам жаль Билла. Пойдемте и увидите! Здесь недалеко, через кладбище. Все остальные уже ушли, и вам там никто не помешает. Пойдемте!

И миссис Симпкинс пошла. Когда же она прочитала то, что мы написали, а Элис пересказала ей не поместившиеся на надгробии стихи, женщина прислонилась к стене у могилы – то есть у надгробия – и Элис обняла ее, и обе горько заплакали. Мать бедного солдата была очень, очень довольна и простила нас за репу. После этого мы все с ней подружились, но она всегда любила Элис больше остальных. Элис очень многие любят.

Потом мы каждый день оставляли свежие цветы на надгробии Билла, и я думаю, что его мать была довольна, хотя и заставила нас перенести надгробье подальше от кладбища, чтобы люди, которые туда приходят, его не видели. Мы перенесли надгробье в угол нашего сада под ракитник, но с дороги доску все равно было видно, хотя, по-моему, миссис Симпкинс об этом не догадывалась. Она приходила каждый день, чтобы посмотреть на новые гирлянды. Когда белые цветы отцвели, мы положили другие, и они ей тоже понравились.