Она уже была готова молить богиню смерти о пощаде, но Блак успел.

Оставляя за собой влажные поры продавленного мха, друг догнал её и, вопя, прыгнул на голову чудовища. Скользнув сапогом по треугольным зубам, Блак вцепился одной рукой гадине в ноздрю, а другой, сжимающей нож, принялся бить по жёлтым глазам с горизонтальными зрачками. Тварь забулькала и заколебалась, будто клыкастый студень, щупальца хаотично заметались над землёй. Иса перелетела через всю поляну, рухнула на самый край зелёного ковра, там, где топь уступала твёрдой земле. Почти теряя сознание, она отползла подальше и сфокусировалась на друге.

– Берегись, – хотела крикнуть девушка, но сил осталось только на шёпот.

Блак потерял равновесие и поскользнулся, но успел оттолкнуться и перепрыгнул на шаткий сфагнум – телом он владел явно лучше, чем чародейка. Окровавленная морда гидры в агонии вертелась из стороны в сторону, провалы вытекших глаз таращились на кроны берёз. Вот только хищница оставалась опасна даже без зрения. Если уйдёт сейчас, то заляжет под водой и сможет залечить раны, а через недельку-другую вновь притаится в засаде, ожидая путников.

– Ну уж нет!

Руки вытянулись, толкая плотную волну дара. В ослепшее чудище врезался огненный сгусток, потом ещё один, и ещё. Гидра шипела и визжала, барахтаясь в мутной жиже, но, получив огнём прямо в глотку, издала предсмертный вой и всплыла. Щупальца обвили склизкое тело, как волосы голову утопленницы.

Не обращая внимания на боль в обожжённых пальцах, Иса стала искать взглядом Блака, но не находила. Девушка в панике поползла по мху – он прогибался под её весом, но держался – и, достигнув чёрного провала, по плечи погрузила руки в холодную воду.

Опоздала. Голова Блака показалась над водой в паре шагов от неё.

Мужчина сделал несколько гребков и, найдя Ису, железной хваткой схватился за её запястья. Цепляясь за девушку, как за спасительную веревку, он выбрался из воды и со стоном выдохнул. Придя в себя, он что-то сказал. Увы, что именно, чародейка уже была не в силах осознать.

Надвигалась гроза. Ветер рвал с деревьев листья, укрывая свинцовое небо зелёно-жёлтой пеленой. Тяжёлые капли дождя забарабанили по крышам домов, по мощёным улицам, по тентам над лавками торговцев, заблаговременно убравшим товары от непогоды. Горожане тоже спешили укрыться по домам. Летние ливни сулили в лучшем случае простуду, в худшем – тяжёлую болезнь лёгких. Северный дождь пробирал до костей, распаляя огонь хвори даже в самых крепких джиннах10.

Лишь один из местных жителей, высокий и худой, бежал прочь от домов, да так быстро, будто буря крыльями распустилась у него за спиной. Если бы окружающие были внимательнее и остановились бы, чтобы посмотреть на мужчину, то увидели бы жуткое: пятна крови на руках и одежде, лихорадочный блеск глаз, перекошенный рот. Они услышали бы судорожное дыхание загнанного зверя. Хорошо, что практически всем было плевать на бегущего в бурю.

Он достиг края поселения и остановился под кроной низкорослой ели, чей выкрученный спиралью ствол будто обнял беглеца, пытаясь укрыть от беды. Мужчина согнулся, упершись ладонями в колени, и закашлялся с отчаянием джинна, непривычного к подобным нагрузкам. Отдышавшись, он опустил голову, а затем резко выпрямился и запрокинул её, подставив лицо дождю. По щекам и лбу потекли розоватые ручейки, редея и светлея. Джинн покосился на грязные ладони и судорожно потёр их о туон11.

В таком состоянии он бы не смог услышать шаги наблюдателя, даже если бы постарался.

Наблюдатель задержался на месте, выжидая, пока джинн переведет дух, а затем тенью двинулся за ним – мужчина зашагал дальше, уже не пытаясь бежать.