В душе Танна шевельнулось что-то похожее на стыд, и он едва мог смотреть в глаза сиволапым «соклановцам». Но он держался. Возвёл в голове установку, что джинну его круга стоило бы сохранить лёд внутри. Следовало поставить себя над собравшимися вокруг джиннами, не позволить просочиться и капле привязанности или благодарности, иначе его план рано или поздно пойдёт барану под хвост. Он тут не для того, чтобы плести новые узы или творить чары на потеху публике.

Старейшие члены ал Бистинн осенили Танна благословением. Древние, сморщенные как кизил дед с бабкой объявили, что этим вечером только половина из присутствующих отправится в город на заработки. Остальные будут готовиться к празднику.

– Ты всё запомнил? – в очередной раз спросил его Судур, пока они шли в сторону стен, отделявших внешний город от внутреннего.

– Да, – Танн почти что взвыл от раздражения. Свою роль в грядущем представлении маг пересказал уже раз десять, но Судуру всё было мало.

– Тут и ребёнок запомнил бы, брат. Замолчи, – засмеялся артист, имя которого Танн не запомнил.

Кочевники находились в приподнятом настроении. Предвкушали грядущий кутёж после заката?

– Сначала ты будешь в ужасе.

Он не расслышал тихих шагов Сеоки и вздрогнул, когда услышал её шёпот.

– Ты про что?

– Про выступление. Тебе не понравится, – она ускорилась и зашагала с Танном в ногу; девушка не смотрела на него, сосредоточенно поправляя ремешки на запястье, но каким-то образом распознала его беспокойство. – Точнее, будет неловко, и захочется уйти. Не презирай себя за это.

– Этого не случится, – Танн усмехнулся и заслужил болезненный тычок в бок.

Он попытался отстать, но птичница тоже замедлила шаг и, как назло, придвинулась к нему вплотную. Теперь Сеоки шагала совсем рядом, задевая плечом его руку.

– Ты высокомерный и самовлюбленный, – заявила она. – Думаешь, что лучше всех. Таким птичкам больнее всего ломать свои крылышки.

– Мы только что познакомились. Не торопись с выводами.

Фиалковая молния сверкнула и тут же угасла.

– Спорить не люблю, – она плотоядно сощурилась, и миндалевидные глаза превратились в узкие щели. – Так или иначе, воробушек, просто перетерпи. Во второй раз рёв толпы придётся тебе по душе.

– Прости, что ты только что сказала?

– Тебе понравится рёв толпы.

– Я про воробья, – он немного повысил голос, чем только насмешил Сеоки.

– Это имя тебе идёт. Или я правда тороплюсь с выводами, и стоит назвать тебя цыпленком?

– Я выступал перед толпой, – Танн скептически поднял бровь. – Знаю, чего ждать от зрителей.

Укротительница ворон пожевала губами, будто попыталась съесть его сарказм.

– Своим птицам ты так же легко подбираешь имена? – спросил маг.

– Нет, с ними труднее, – её голос стал серьёзнее. – Поди разгляди душу под перьями да пухом.

– Как назвала ворону? Ту, что орала всё утро?

– Урд. На древнем языке это значит «охальник». И это ворон, не путай!

– Какая разница…

– Он кричал совсем недолго, но прости, что это сбило твой сон.

– Его прощаю, тебя нет, – Танн думал, что запустил репей ей под юбку, однако в ответ получил лишь довольное хихиканье. – И почему же Урд?

– Скоро сам узнаешь.

Суть он понял в начале выступления, когда, смешавшись с зеваками, увидел работу девушки и птицы. Огромный чёрный ворон не только послушно прилетал к Сеоки на руку, возвращая брошенные ею в толпу безделушки. Он весьма похоже изображал голоса и джиннскую речь, а охотнее всего повторял всякие скабрезности. Ужимки его неизменно вызывали у зрителей хохот и довольные хлопки. В конце выступления Сеоки помахала толпе, ворон распростер крылья, и о доски помоста зазвенели, сталкиваясь друг с другом, монетки. Среди них Танн приметил серебро и оглянулся, выискивая богатея, что бросал на ветер неплохие деньги. К своему удивлению, он не заметил кого-то, одетого заметно лучше остальных.