Бар-блок, вырезанный в толще скальной породы, дышал тяжелым металлом и дымом. Стены, поглощали свет тусклых неоновых ламп, оставляя углы тонуть в сизой мгле. Воздух гудел от гнева машин, работающих в шахтах за городком поселения, а под потолком, словно стаи летучих мышей, кружили экранчики рекламных роликов: «Корпорация „Гелиос-Индастриз“ – ваш труд – наше будущее!». Над барной стойкой, собранной из бронированного стекла с трещинами, заляпанными смолой, висел экран с мерцающими цифрами – курс добычи «Эльвизиума-7» падал третий день подряд. А продажа поднималась.

Именно в этот час, когда смена шахтёров заканчивалась, а их мозолистые руки тянулись к стаканам, дверь вздрогнула от удара. В бар вошел мужчина. Лет сорока пяти, с плечами, которые даже под черным кожаным плащом выдавали военную выправку. Его шаги – отрывистые, точные, словно отмеренные циркулем – заставили пару шахтёров у стойки невольно отодвинуться. Лицо его, с резкими скулами и шрамом, пересекающим левую бровь, казалось высечено из гранита. Старомодный военный китель-жилет с расстегнутым воротом, аккуратная щетина, взгляд холодного аквамарина, скользящий по залу с легким снисхождением хищника, оценивающего стадо.

– Вечер, Лекс, – кивнул он бармену, голос – ровный, с хрипотцой, будто пропущенный через сигаретный дым.

Бармен, мужчина лет пятидесяти с руками, покрытыми татуировками схем боевых дронов, лишь поднял подбородок:

– Вейн. Редкий гость. «Лунный виски», как обычно?

– Если только ты не разбавляешь его токсодкой, как в прошлый раз, – Вейн усмехнулся, облокотившись на стойку. Его пальцы барабанили по стеклу, подчеркивая ритм шутки.

Лекс фыркнул, доставая бутылку с самодельной этикеткой, на которой сиял серебряный полумесяц:

– Ты бы лучше спросил, почему у меня сегодня клиентов – как крыс в очистных тоннелях.

– Потому что все умные люди в это время спят в дорогих постелях, – Вейн поднял бокал, наблюдая, как жидкость переливается аметистовыми бликами. – А дураки… дураки копают, дерутся или пьют.

– Но ты же тут. – Лекс хотел парировать.

Но из угла, где тьма сгущалась, словно черная дыра, раздался хриплый рык:

– Заткнись, щегол! Или я тебе в глотку этот бокал засуну!

Смех в баре оборвался. Вейн медленно повернул голову. В углу, за столом, заваленным пустыми стаканами из грубого пластика, сидел шахтёр. Его комбинезон, пропитанный пылью «Эльвизиума», сливался с тенями, а лицо, обожженное ветрами, напоминало потрескавшуюся кору. В дрожащей руке он сжимал самодельную флягу, из горлышка которой сочился пар – запах дешевого спирта и горечи заполнил пространство.

– Повтори, – сказал Вейн тихо, поставив бокал. Его голос стал мягким, как лезвие перед ударом.

Шахтёр, сползая со стула, выругался:

– Сказал – заткнись! Вы тут ржете, как идиоты, а я пытаюсь забыть, что шесть часов долбил породу за пайку, которой и ворона не прокормить!

Вейн подошел к его столу. Шахтёр встал, шатаясь, но капитан не отступил ни на шаг. Их тени слились в одну – изломанную, дрожащую.

Вдруг где-то недалеко прозвучал крик, похожий на имитацию животного рыка. Вейн посмотрел на Лекса, котороый просто пожал плечами.

– Что пьешь? – спросил Вейн, не сводя глаз с его запавших век.

– Токсодку, – шахтёр плюхнулся обратно, тыча пальцем в флягу. – Гоню сам из сока мигрирующих кустов. Корпорация жрет наши налоги, а на выпивку жалеет кредитов…

Вейн наклонился, положив ладонь на его плечо. Шахтёр вздрогнул, ожидая удара, но Вейн лишь сжал пальцы – жест неожиданно теплый, почти дружеский.

– Лекс, – Вейн не повернулся, но голос прозвучал как приказ. – Две порции токсодки. Себе и…