Тишина в автобусе вновь загустела, стала почти осязаемой, как влажный воздух. За окном уже давно не было ни силуэтов домов, ни далёких огней фонарей, ни очертаний деревьев – только сплошная, непроницаемая стена дождя, сливающая небо и землю в одно серое, бурлящее полотно. Они мчались сквозь водяное ничто. Леон ощущал, как время теряет привычные границы – минуты растягивались в неопределённость. Шум мотора и барабанящий по крыше ливень слились в монотонный гул, гипнотизирующий, как метроном или шум моря.

– Вы часто так путешествуете? – спросил он наконец, голос прозвучал хрипло от долгого молчания. Вопрос повис в сыром воздухе, казался неуместным в этом безвременье.

Она медленно отвела взгляд от окна, вернее, от того водяного небытия за ним. Но Леон с абсолютной ясностью понял – она смотрела не на дождь. Её взгляд был направлен куда-то вглубь или сквозь эту серую пелену, в невидимые дали.

– Это не путешествие, – ответила она тихо, но отчётливо.– Путешествие подразумевает прямой маршрут от точки “А”, до точки “Б”. Конечный пункт назначения. Строгую карту, если так можно сказать. – Она слегка покачала головой, и капли, застрявшие в её тёмных волосах, сверкнули. – Когда идешь туда, куда смотрят глаза, когда позволяешь ногам нести тебя туда, куда они ступают в этот миг… ты уже не путешественник. Ты становишься самим этим взглядом. Самим ветром. Ничего больше.

Леон почувствовал, как комок подступает к горлу. Он хотел спросить её имя. Простое, человеческое слово, чтобы привязать этот неуловимый свободный образ к чему-то совершенно конкретному, земному. Но что-то внутри – глубокая, животная осторожность или внезапное понимание кощунственности такого вопроса – сжало его горло. Вместо слов он потянулся во внутренний карман, достал блокнот. Тот самый, с лунными кратерами на первой странице. Открыл его на чистом листе. Взял остро заточенный карандаш. Но он не стал рисовать карту. Его рука водила по бумаге почти бесцельно, рождая не горы и долины, а просто линии. Извилистые, ломаные, текучие. Реки, не имеющие названия, истоков или устья. Горные хребты без вершин и подножий, лишь абрис напряжения земной коры. Это была не география, а сейсмограмма текущего момента, карта внутреннего ландшафта замешательства и странного покоя.

– Карты лгут, – её голос прозвучал вдруг, тихо, но с такой уверенностью, будто она прочла строки, рождающиеся под его карандашом.

Он вздрогнул, поднял глаза. Она смотрела прямо на него, и в тех странных, предгрозовых глазах светилось понимание.

– Они показывают километры, направления, названия городов. Но главное они всегда скрывают. Старательно пряча самую суть.

– Что? – выдохнул Леон, заворожённый её взглядом и этой внезапной откровенностью.

– То, что между двумя точками, – она слегка наклонилась вперёд, и её слова приобрели вес пророчества, – всегда, всегда есть третья. Не отмеченная. Не названная. Часто мимолётная, как падающая капля, или растянутая, как эта поездка сквозь дождь. Но именно она и есть суть пути. Именно она меняет всё. Именно её не покажет ни одна карта, потому что она не место. Она – момент. Состояние. Встреча. Тишина между двумя звуками. – Она замолчала, и в тишине салона её слова продолжали вибрировать, как струна.

И в этот самый миг автобус с скрежетом и шипением пневматики резко затормозил, вырывая их из гипнотического пространства диалога. Инерция толкнула Леона вперед. Он ухватился за сиденье, блокнот едва не выпал из рук.

Она же поднялась с места плавно, как будто ожидала этого рывка. Промокшее пальто тяжело колыхнулось.