И каждый рассвет, окрашивающий небо над руинами былого величия в нежные оттенки надежды, – это еще один шаг в неизвестность. Шаг, который человечество делает с верой, что даже в мире, лишенном прежних удобств и технологий, можно найти смысл и красоту. Ведь, может быть, именно это и есть настоящее величие – способность начинать заново, учиться на ошибках прошлого и строить будущее, в котором есть место не только для людей, но и для всего живого мира вокруг них.

Алое солнце медленно поднималось над горизонтом, окрашивая водную гладь озера Маоки в цвета пламени. Легкий туман стелился над водой, придавая пейзажу нереальность, словно граница между миром живых и царством духов на рассвете становилась особенно тонкой. Тысячелетний ритм природы оставался неизменным, несмотря на все катаклизмы, потрясшие мир за минувшие века. Вода становилась розовой, потом золотистой, принимая цвета восходящего солнца, как драгоценный дар богов.

Торин проснулся раньше остальных. Молодой озерамец, недавно отметивший двадцатую весну, выскользнул из своей хижины, стараясь не потревожить сон матери. Морщины на её лице даже во сне выдавали тяжесть прожитых лет и боль утраты – семь лет назад аллигаторы Южных заводей растерзали мужа, оставив семью без кормильца и защитника. Торин осторожно поправил шкуру, прикрывавшую плечи матери, и вышел наружу.

Прохладный утренний воздух обжёг кожу, заставив его поплотнее закутаться в меховую накидку – тонкую, но удивительно тёплую, выменянную у бродячих торговцев за особенно крупный улов и ожерелье из рыбьих костей, искусно вырезанное им самим. Встряхнув головой, Торин любовался, как солнечные лучи играют на его длинных рыже-коричневых косах, заплетённых по обычаю племени. Волосы его имели особый оттенок – глубокий, насыщенный, результат древнего ритуала взросления. Прошлым летом он убил своего первого аллигатора и, согласно традиции, окрасил волосы его желудочным соком – так озерамцы отмечали переход юноши во взрослую жизнь.

Торин был высок и строен, с чёткими, словно вырезанными из твёрдого дерева чертами лица. Годы рыбной ловли и охоты сделали его мускулы жёсткими и выносливыми. Кожа, загорелая до тёмно-бронзового оттенка от постоянного пребывания на солнце.

Деревня постепенно просыпалась. Лёгкие конструкции хижин озерамцев были возведены на сваях – защита от сезонных разливов и нежеланных ночных гостей. Стены из плетёного тростника и крыши из широких пальмовых листьев создавали надёжное укрытие от непогоды, сохраняя прохладу в жаркие дни и удерживая тепло, когда с Великого моря приходили холодные ветра.

Между домами были протянуты верёвки, на которых сушилась вчерашняя добыча – серебристые рыбьи тушки покачивались на лёгком бризе. Здесь же, на специальных рамах, выставленных на солнце, готовились рыбьи кожи – после особой обработки они становились прочными и гибкими, как самая тонкая кожа наземных животных, и шли на изготовление одежды и обуви.

Торин направился к берегу, где уже собирались другие молодые охотники. Их смех разносился над водой, пугая водоплавающих птиц. В руках Торин нёс своё главное сокровище – гарпун, доставшийся ему от отца. Древко из тщательно отполированного твёрдого дерева, наконечник из металла – редкого материала, добытого из руин Древних. Металл был отполирован до блеска и остёр, как зубы хищника. На рукояти были вырезаны знаки удачи – узоры, которые, по поверьям озерамцев, привлекали благосклонность духов воды.

– Торин! – окликнул его Ренар, сын старейшины, широкоплечий юноша с дерзким взглядом. – Решил сегодня порадовать нас своими рыбацкими талантами?