– Ты виной, что племена на меня зубы скалят! – вновь грохнул о стол кулак великантерши. Лифон прижал уши и закрыл лапами глаза. – Жрать нечего, лаланей пришлая девка выпустила, да и оскудели все. Ты нагр-р-раду обещалась дать знатную! – Клайра наклонилась, сгребла валяющиеся вокруг золотые, и они просыпались сквозь ее жирные пальцы, что песок сквозь сито.

Мать племен готова была на все, только б сохранить свое положение. Чего ей стоило убедить идола Корхрута свергнуть предыдущего отца-вождя и стать первой матерью всех племен и всего Загорья!

Она добилась своего. И спустя столько времени беспредельного господства все потерять?

С ржавых клыков Клайры капала слюна, подбородок ходил влево-вправо, словно жил своей жизнью.

Разговаривая с той, кто стала причиной такого падения, Клайра постоянно посматривала на Рыжеглазого.

Он был предан и не глядел исподлобья, как смотрели после битвы Кривоносый, Гнусавый, Однорукий и другие. Те вожди, чьи племена оскудели на многие головы.

Рыжеглазый же мялся. Он, как и мать племен, не хотел больше вступать в бой с ведмедями. И тоже чуял беду от запертого в подземных казематах зла.

Отвратительно колеблясь, как желе, завернутое в шкуру и перетянутое грубым поясом, который, казалось, вот-вот треснет, животастая Клайра наступала на Ложь.

– Неужто такая малость рассорит двух добрых подруг? – приторно-ласково проговорила та.

– Подр-р-руг? – взревела Клайра и снова покосилась на Рыжеглазого. Тот качал головой. Клайру словно обдали холодной водой. Она отпрянула, и Ложь выдохнула с облегчением.

В штольне повисла неловкая тишина. Мать племен, сплевывая и бубня что-то невнятное, бухнулась в глубокое кресло, что ожидало ее все это время у большого костровища. Лифон сидел, обхватив уши, у стены, недалеко от вытянувшегося в струнку Рыжеглазого. Горбуха притихла в углу. Ложь нервно теребила серьги и опасалась подать голос.

– Много ты, подр-р-руга, обещала, – заговорила сквозь зубы Клайра, развернув грубую обувную кожу и подставив голые пятки к огню. Великантерская кожа, сухая и толстая, потрескивала и темнела, но Клайре это доставляло удовольствие. Мать племен успокаивалась.

– Если по делу… – Ложь смахнула что-то невидимое с кончика носа и решила вставить свое слово, но хозяйка штольни резко оборвала ее:

– Довольно! Племена мои лишились бойцов без обещанной помощи. Мать племен не в почете у них после битвы. Р-р-разговоры между штольнями ползают гадкие, мол, мать племен – девка, а девкам место на кухне. Страха стало меньше, а сила обрела свободу. Ты обещала помощь в битве. А где ты была?

– За меня должен был выступить верховный Гнев, – оправдывалась Ложь.

– Где ж верховный Гнев оказался, когда битва разошлась? Где?!

Ложь перевела взгляд с потемневших пяток Клайры в шевелящийся угол.

– Не мне отвечать, если тот, кто должен был помочь, в силе иссяк. Кто знал? – понизив голос, взялась объяснять она. – Верховный Гнев во все времена, и тогда, в прежнем Многомирье, и сейчас, в нынешнем, был и будет непредсказуем. Гнев, что с него возьмешь? Он за то и наказан. Присмиреет в ваших казематах и силой нальется.

– А зачем он нам, р-р-раз так непредсказуем? А зачем нам ты без нагр-р-рады? Никого здесь Корхрут не хочет видеть.

– Корхрут? Или мать племен?

– Смолкни! – вспыхнули глаза Клайры. – Не тревожь имя идола.

– Конечно, конечно, – пошла на попятную Ложь. – Что это я? Все понимаю. Но Гнев пусть побудет под вашим присмотром…

– Не отвлекайся от главного, – сощурилась Клайра. Голос Лжи, уговаривавший и умасливавший великантершу, стекал с влажных стен просторной штольни мягкой волокнистой паутиной, как та, которую плетут крестовики. Но Клайру он не пронимал. – Всем известно, что ты за мастерица зубы заговар-р-ривать. Еще давай камелитов-камешков. Не сер-р-ребреников, не золотых! Великантеры признают только камелиты. Неси их, если хочешь, чтобы за верховным Гневом и его детьми приглядывали. И если не хочешь наш гнев увидеть.