Во всей деревне мало кто спал. Вспоминали, что случилось утром на площади, и много разного шептали, о чем цветные муфли и подумать бы не осмелились. Но нынешние муфли с побледневшими шкурками не молчали.

Если бы храмовница слышала, о чем шушукаются деревенские жители под покровом ночи, она бы шикнула на каждого и топнула на каждого ногой. Но сейчас ей важно было услышать, что может рассказать о ее пропавшем Хомише бородатый рослый муфель Вака.

Фло Габинс не пришлось будить ни хозяина жилища, ни его гостевых обитальцев. В просторном пне, что пропах медом и цветочной пыльцой, было шумно.

За поздним столом сидели Вака Элькаш, храмовница Жоли, еще один взрослый муфель с серым бугристым лицом и дедуша Пасечник.

Едва Фло Габинс открыла дверь, как их голоса, громкие до того, смолкли. По испуганным глазам было понятно – они обсуждали то, что обсуждает вся деревня. Они говорили о рыжеголовом Роу, о его странной выходке. О том, как дурно меняются муфли и все Многомирье.

– Не время для бабочек снов и в этом жилище? – замерев на пороге, оглядела всех Фло Габинс, задула свечу в своем фонаре и, не решаясь занести ногу в комнату, уточнила у хозяина уютного пня: – Буду ли доброй гостьей, если войду?

– Так не видал тех бабочек уж сколько ж времени никто и нигде, – кивнул головой муфлишке старый хозяин. Он встал со стула навстречу поздней гостье, поманил ее лапой. За столом переглянулись и улыбнулись входящей.

– Не видела и я, – поддержала дедушу Пасечника мамуша Фло и подошла к большому столу. – Дурно, что исчезли яркие и светлые. Хорошо, что не стало черно-красных. Глазели они своими глазищами мутными, мучили и меня, и всю деревню.

– Вот и добро, что исчезли, – покашлял в кулак Вака Элькаш и тоже встал. Мамуша вгляделась и увидела изменения. Его борода стала намного короче и аккуратнее, как и волосы. Росляк любезно выдвинул пустующий стул, и мамуша Фло, разгладив юбку, присела.

Середину круглого стола украшали высокий, крупный глиняный кувшин и круглая хлебница, наполненная с горкой сухарями и мореными корешками. Перед каждым муфлем стояла глубокая кружка с напитком.

– Доброй ночи всем, добрые муфли, – поздоровалась Фло Габинс, обежав глазами собравшихся, и чуть приклонила голову. – Благодарю и самого доброго хозяина за то, что пустил и вас на поселение, и меня в гости.

– Что ж не пустить? – раскинул лапы дедуша Пасечник и пересел на табурет, что стоял рядом с мамушей. – Это печаль на порог не верно пущать. А добрых муфлей, как и радость – впущу завсегда. Один добрый муфель – всегда хорошая беседа. А одна радость сможет звездаллион печалей низвергнуть.

– Верно заметил хозяин наш, – прицокнул языком довольно Вака Элькаш и хлебнул из своей кружки. Мамуша Фло почувствовала сразу знакомый сладковато-едкий аромат. Вака Элькаш поднял еще раз кружку. Хмельная пена осталась на губах и пролилась на бороду.

Сердечко храмовницы сжалось, и кружка запела голосом Фио Габинса: «Эль, эль, эль! Эль, эль, эль! Моя Флошечка готовит славный эль, эль, эль…»

Песня прозвенела как мелодичные, но печальные колокольцы. Мамуша Фло даже закивала головой в такт звяньгающему «эль, эль, эль». Колокольцы звенели и готовы были уже оглушить, но их прервало громкое «дук» тяжелой кружки, что опустилась на деревянный стол. Мамуша Фло вздрогнула, и песня печальных колокольцев вместе с голосом Фио Габинса смолкла.

На плечо муфлишки опустилась мягкая морщинистая лапка дедуши Пасечника.

– Наша Фло не только достопочтимая храмовница. Много у нее талантов, – говорил старый хозяин жилища. – Фло, гости наши не ведают, позволь, им скажу? – мамуша кивнула, и дедуша продолжил: – Эль ее знатен, как и твой, Вака Элькаш. А уж иные настои да травы и эля ядренее. Мамуша наша ими и славится на все Многомирье. Она всем поможет. Всегда помогала.