Этот колосок был не просто знаком. Он был прямым посланием. Насмешкой. Напоминанием о том кошмаре, который она приняла за сон. Мы знаем, что ты видела. Мы знаем, где ты была. Связь между видением и реальностью (если это была реальность) стала неоспоримой, удушающей. Отель знал её сны. Или сам создавал их.

Она протянула руку, чтобы коснуться колоска, проверить, настоящий ли он, как вдруг…

ХРЯСЬ!

Дверь её комнаты захлопнулась с такой силой, что стены, казалось, содрогнулись. Резкий, оглушительный хлопок эхом прокатился по пустому коридору и мгновенно оборвался, оставив после себя звенящую тишину. Это был не сквозняк. В коридоре не было ни малейшего движения воздуха. Дверь захлопнулась сама по себе, словно невидимая рука с невероятной силой ударила по ней из коридора.

Анна отшатнулась, сердце подпрыгнуло к горлу. Она снова оказалась заперта. В своей белой клетке. Наедине со своими страхами, странными артефактами, отвратительным завтраком и колоском пшеницы – вестником из ночного кошмара.

Первый день? Третий день? Теперь это казалось совершенно неважным. Время здесь текло по своим законам, а двери открывались и закрывались по воле чего-то неведомого и враждебного. Игра началась. И Анна была в ней не гостьей, а пешкой. Или, возможно, призом. Или жертвой. Она посмотрела на сломанные часы Лены на своем запястье. 3:14. Время стояло. А кошмар только набирал обороты.

Глава 2

1

Как она снова оказалась в коридоре? После того, как дверь захлопнулась с силой взрыва, отрезав её от мира снаружи? Анна не помнила. Был ли еще один провал во времени? Или Лика просто открыла дверь своим ключом, своим механическим, кукольным движением, и велела идти за ней, а её сознание, перегруженное ужасом и нестыковками, просто вычеркнуло этот переход?

Сейчас она шла следом за горничной по тому же длинному, тусклому коридору с выцветшим ковром. Лика двигалась впереди, её спина была прямой, шаг – бесшумным и ровным. Её фарфоровое спокойствие действовало на нервы сильнее, чем любой крик. Поднос с нетронутым завтраком и зловещим колоском пшеницы остался за захлопнувшейся дверью №…? Она так и не успела посмотреть на номер. Был ли он тринадцатым?

Молчание в коридоре было почти таким же густым, как тишина в её комнате. Только теперь оно ощущалось иначе – не как вакуум, а как затаенное дыхание. Словно темные деревянные панели стен, бесчисленные белые двери – все они были частью чего-то живого, наблюдающего, ждущего.

Они прошли мимо нескольких поворотов, коридор извивался, как ленивая змея, и Анна окончательно потеряла ориентацию. Потом Лика замедлила шаг и остановилась. Они оказались в чуть более широкой части коридора, где на стенах висели… портреты.

Не случайные пейзажи или натюрморты, а именно портреты. В тяжелых, потемневших от времени рамах. Масло или, может быть, старые фотографии, увеличенные и раскрашенные вручную. Они висели неровно, с большими промежутками, словно кто-то добавлял их сюда постепенно, по мере поступления.

– Галерея №13, – произнесла Лика своим монотонным голосом, даже не обернувшись. Она указала тонким бледным пальцем на один из портретов – ближайший к ним.

Анна подошла ближе. Портрет изображал мужчину лет сорока, в строгом, явно дорогом костюме начала XX века. Усы щеточкой, жесткий взгляд исподлобья, плотно сжатые губы. Фон был темным, почти черным. Подпись на маленькой медной табличке гласила: «Александр Вересаев. Гость №13. 1923».

1923 год. И он был «Гостем №13». Таким же, как гласило письмо, написанное её рукой. Анна перевела взгляд на следующий портрет.

Женщина. Гораздо моложе, может быть, чуть за тридцать. Прическа и платье выдавали середину века – 1950-е. Она пыталась улыбаться в объектив (или художнику?), но улыбка казалась вымученной, а за ней читался испуг или отчаяние. Табличка: «Елена Смирнова. Гость №13. 1957».