Еще один №13. Елена… Имя кольнуло неприятно, напомнив о сестре. Она заставила себя посмотреть на другие портреты. Мужчины, женщины, разные эпохи – по одежде и стилю можно было угадать 1970-е, потом что-то из конца века… Все они были «Гостями №13». Лица были разными – молодые, старые, красивые, обычные, но было в них что-то общее. Что-то помимо несчастливого номера.

Глаза.

У всех у них были одинаковые глаза. Независимо от цвета радужки, от формы, от выражения лица – глаза были холодными. Не просто печальными или испуганными. А мертвенно-холодными. Пустыми. Словно то, что делало их живыми, было высосано до дна. Они смотрели с портретов не на зрителя, а сквозь него, в какую-то свою, известную только им бездну. Это был взгляд людей, которые увидели что-то непоправимое, что-то, что заморозило их души навсегда.

Анна почувствовала, как по спине пробежал уже знакомый холодок. Она смотрела на своих предшественников. На тех, кто был Гостем №13 до неё. Что с ними стало? На табличках были указаны только годы их пребывания… но не даты отъезда. Исчезли ли они в стенах этого отеля, как предупреждала надпись в её сне-дневнике? Их взгляды были ответом, который она не хотела принимать.

– Они все выбрали этот номер, – тихо добавила Лика, словно прочитав её мысли. Фарфоровая маска оставалась непроницаемой. – Или номер выбрал их. Здесь это иногда одно и то же. Пойдемте. Марк ждет.

2

Лика остановилась перед еще одной массивной дверью, отличавшейся от остальных – она была из темного, почти черного дерева, с тяжелой бронзовой ручкой в виде сплетенных ветвей или костей. Горничная толкнула дверь внутрь без стука, и та отворилась с тихим, бархатным шорохом, резко контрастировавшим со скрипами в других частях отеля.

Анну обдало волной густого, сложного запаха. Смесь затхлой сладости старой бумаги и переплетов, острого, грибного запаха плесени, пропитавшего само дерево стен, и… чего-то еще. Сладковато-пряный, смолистый аромат ладана. Как в старой церкви или в склепе, где пытаются перебить запах тления чем-то священным. Сочетание было тошнотворным и странно притягательным одновременно, оно говорило о веках забвения, тайных ритуалах и погребенных секретах.

Они вошли. Библиотека была огромной, гораздо больше, чем можно было ожидать снаружи. Высокие, уходящие в сумрак потолка стеллажи из темного дерева были заставлены книгами. Не современными изданиями в ярких обложках, а тяжелыми фолиантами в кожаных или тканевых переплетах, без названий на корешках, или с тиснеными золотом странными символами, которые Анна не могла разобрать. Пыль лежала на них толстым слоем, но в воздухе не было ощущения заброшенности – скорее, чувство тяжести, накопленной мудрости или безумия.

На массивном столе в центре комнаты были разложены старинные карты. Пожелтевшие, с рваными краями, они изображали не только Алтайские горы, но и какие-то фантастические ландшафты с пометками на незнакомом языке или непонятными символами. Названия – «Колодец Забвения», «Поле Костей», «Зеркальная Бездна» – были выведены готическим шрифтом и вызывали дрожь.

И повсюду были перья. Черные перья. Не такие чистые и почти геральдические, как то белое, что она видела в коридоре. Эти были разных размеров – от маленьких пуховых до крупных, маховых, – и выглядели потрепанными, словно их вырвали в борьбе. Они лежали на книжных полках, на картах, на полу, как будто птицы, обитавшие здесь, постоянно линяли или… их здесь ощипывали. Некоторые перья были собраны в пучки и перевязаны черными лентами, лежащие рядом с тяжелыми фолиантами, как зловещие закладки.