— Король Ротозеев, — отчетливо и звонко произнес Тристан, яростно буравя взглядом герцогиню, умудрившуюся задеть его за живое, — давно и бесповоротно мертв! Я заплатил огромную цену за то, чтобы он умер! Честную цену! Я готов был за ним, да нет — впереди него идти, освещая ему путь, чтобы он не заблудился по путь в ад! Только поэтому магия вернула мне кровь, плоть, новую жизнь! Она заглянула мне в сердце и поверила, что я служу ей! Она не могла меня обмануть!..

Тристан подскочил, яростно сжимая кулаки. От его бесстрастного спокойствия не осталось и следа; он прямо сейчас хоте бежать и убить неугомонного маркиза.

— Нет-нет-нет, — гаденько ответила герцогиня, вертя в тонких пальцах высокую ножку неуместного бокала для шампанского. — Я говорю не о нем. Но таким вы мне нравитесь больше, Тристан…

— Так о ком вы говорите, черти вас возьми! — прорычал Тристан, яростно сверкая алыми глазами. — Что вы мне голову морочите! Все долги розданы, все грешники наказаны! ТА история давно стала страшной сказкой!

— О, не все! — посмеиваясь, ответила герцогиня. — Вспомните, Тристан, хорошенько вспомните. Кто смог вас победить? Не герой и не воин. Даже не лучник, удачно выстреливший со стены вам в спину. Ну?

Тристан замолк. В памяти его всплывали картины прошлого — те, которые он предпочитал никогда не вспоминать, стыдясь.

Одержимый, опьяненный вкусом крови, он метался по улицам, отлавливая мародеров, что поживились в Инквизитории. И толстую торговку, что стащила золотую и серебряную посуду, и вора, что спер сундучок с драгоценностями, Тристан прирезал без сожаления. Ударил несколько раз мечом, стараясь причинить как можно боли, пока души воров не отлетели к суровому небу.

А потом, погнавшись за каким-то мелким жуликом, который странно вихлялся и хромал, и практически догнав его, Тристан споткнулся и упал. Отскочил его золотой палец, меч стало держать неудобно. И золотая нога неловко выворачивалась.

Чертыхаясь, заливаясь злыми слезами, Тристан поднялся — и увидел этого странного, уродливого человечка.

Он действительно был уродливый.

«Вот уж у кого действительно лицо изрезано», — подумал Тристан, будя те, давние, события в своей душе.

Уродливое лицо этого маленького, жалкого человека, отползающего задом наперед от наступающего на него распаленного инквизитора, выглядело так, словно его срезали по кускам и пришили на новое место. Неровно и грубо. Кое-где куски не сходились, белые глубокие шрамы грубыми мертвыми полосами кое-как прикрывали кости черепа.

А кое-где плоть словно лежала пластами, и шрамы бугрились толстым месивом.

Но этого мало; тощий уродец был горбат, одна нога у него была вдвое толще другой.

В руках у уродца была какая-то мелочь, ничего не значащая побрякушка. Уродец трясся всем телом, скулил и дышал часто-часто, будто в этом жестоком мире не него не хватало не только красоты и здоровья, но еще и воздуха.

Тогда Тристан его пожалел.

Отнимать жизнь, последнее, что у этого уродца есть, за никчемную побрякушку?..

Просто нищий уродец. Один из тех, кого Тристан поклялся защищать. Уродец просто хочет есть, поэтому и украл что-то, что сможет продать.

В мешанине чувств, отчаяния, безысходности и бесконечной боли Тристан вдруг ощутил милосердие. Глядя на урода, он понял чужой страх и желание жить — даже таким больным и уродливым. И то, что его, Тристана, потерю, не вернуть и не восполнить даже сотней чудих смертей, он вдруг ощутил со всей ясностью.

— Живи, мелкий воришка, — хрипло произнес Тристан. — Ведь жизнь прекрасна…

Он отвернулся. Пот и слезы застилали глаза. Он собрался уж было уйти, покинуть тупик, где настигло его принятие горя.