Смотри, – говорит, – трактор в поле.

Я посмотрел, куда указывал друг. И правда, вдалеке виднелся трактор, а если был трактор, значит, в нем непременно был и тракторист, ну или еще кто, человек, одним словом.

Бежим, скомандовал я, и мы бросились бежать. Поле не было ничем засажено. Буля говорила мне, что так делают специально: один год что-то сеют, а на следующий – дают земле отдохнуть. Это поле отдыхало, поэтому мы бежали по рыхлой земле, периодически проваливаясь в небольшие ямы. Я набрал полные кроссовки земли, бежать было не слишком удобно. Трактор, что заметил Илья, медленно двигался вдоль поля на довольно приличном от нас расстоянии.

Стойте! – кричал Илюха, – Эй, стойте!

Я бежал молча, что думаю, орать-то, никуда же он не денется. Но я ошибся. Трактор куда-то исчез. Вот, правда, как сквозь землю провалился. Только был и нет. Исчезновение машины я заметил первым и остановился, а Илья все бежал вперед и кричал, потом увидел, что я отстал, притормозил.

Ты чего, выдохся? – кричит.

А я ему в сторону трактора показываю. Он увидел, ко мне подбежал.

Исчез, – говорю я.

Может, все-таки добежим?

А толку-то, куда бежать? Видишь же, нет его больше.

А куда он мог деться?

Этого я не знаю.

Я все-таки побегу, – кринул Илья и припустил вперед, а я так и остался стоять. Осы, конечно, же были над головой, я про них даже забыл ненадолго, но как отдышался, вспомнил, услышал жужжание их. Поднял голову – висят, стрелой своей на лес указывают.

Да идем, идем, – сказал я осам, не уверен, правда, что они поняли.

Я присел на землю. Достал из рюкзака воды, пить хотелось – в такую жару только по полям бегать.

Илья вернулся минут через десять, весь красный, взмыленный.

Бред какой-то. Ведь был же! А теперь нет.

Илюха уселся на землю и стал жадно пить. Потом поднял голову, посмотрел на ос.

Да идем-идем, – сказал он точно так же, как и я. И мне от этого почему-то стало смешно – точно мы с Илюхой друзья настоящие, даже говорим одинаково. Я засмеялся. Илья посмотрел на меня и тоже захохотал, а воды у него был полный рот, так что он не просто захохотал, но еще и плеваться стал и бурлящие звуки издавать. От этого стало мне еще смешнее, и я упал на спину от смеха. Илья упал следом за мной. Так мы и смеялись, валяясь на земле, уж не знаю сколько времени. Это была какая-то настоящая у нас смеховая истерика, видно, на неравной почве. И если осы умеют думать, то они уж точно сломали свои маленькие головы, пытаясь понять, что с нами происходит.

Мы подошли к лесу, и хоть верьте, хоть нет, лес был другой. Еще вчера мы с Илюхой собирали здесь чернику, еще вчера здесь было светло, пахло мхом и хвоей, а на стволах сосен играло солнце, еще вчера лес был светлый и теплый, но теперь он изменился. Сосны, будто стали одной сплошной непроходимой стеной, ели расправили свои ветви, загородив собой все пространство. Лес теперь был темный, холодный и, если честно, страшный. Мы остановились, молча, переглянулись. Обоим хотелось развернуться и бежать назад что есть силы. Но мы продолжали стоять. Илья еще раз позвонил по всем телефонам, которые сохранились в памяти – ни один номер не отвечал, даже номер той женщины, которую я до истерики довел, разыскивая отца. Мы действительно оказались отрезанными от мира. И это было страшно. Осы висели над нашими головами и нетерпеливо жужжли, приглашая нас войти в лес, навстречу чему-то, чего мы не знали, чему-то страшному и холодному, возможно, гибели.

Идем? – спросил я.

Идем, – ответил Илюха. Мы оба понимали теперь, что все это не шутки, не розыгрыш, не игра. Мы понимали, что родители наши пропали, что все люди пропали, что мы по какой-то причине остались одни. Может, мы в чем-то провинились? Может, мы сделали что-то? Но что? Может, это конец света? Может, пчелы захватили мир? В голову лезли бредовые мысли, от которых все внутри сжималось, и на лбу проступала испарина.