После третьего курса нас посылали на практику на химические заводы. Нам с Маринкой достался Воронеж, завод синтетического каучука.

Мама тогда необыкновенно взволновалась и звонила в Астрахань дяде Жене:

– Женичка, ты можешь себе представить – Оличку посылают в Воронеж! На практику! Женька, может, и мы сорвёмся? Даната тебя отпустит? На недельку! Ведь это наше детство…

Они не «сорвались» – у дяди Жени в это время были вступительные экзамены в консерватории. И честно говоря, я была рада, что они не поехали. Мы вчетвером – Володька Русавин, Серик Турсунбаев, Маринка и я – попали в цех по производству мономера, этилового спирта. Собственно, практику мы проходили не в цехе, а в красном уголке. Запаха этанола в этом помещении совсем не чувствовалось, но дико клонило в сон. С этим ничего нельзя было поделать. Маринка спала, уронив кудрявую рыжую голову на цеховой регламент. Предполагалось, что она его изучает. Я не лицемерила – сразу составляла в ряд несколько стульев и укладывалась на них. Мешал мне только сидевший напротив Серик. Открывая иногда глаза, я с ужасом видела, как его круглая черноволосая голова откидывается на спину и судорожно дёргается острый кадык на тонкой шее.

– Вова, как ты думаешь, у Серика голова не оторвётся? – боязливо шептала я.

– Я не сплю, – трезвым голосом говорил Серик, и голова его тут же снова начинала клониться и дёргаться.

Володька безмятежно перерисовывал технологическую схему. Он совершенно не пьянеет, сколько бы ни выпил. А выпивает, змей, между прочим, больше всех.

Всё это было мучительно. Скорей бы конец рабочего дня – немедленно домой и спать, спать… Но приходил молодой и весёлый технолог цеха:

– Как это домой? Отставить! Всем купаться – согласно регламенту!

И тащил нас на водохранилище. Там свежо пахло водой, щебетали детишки, летал над головами волейбольный мяч, а наш технолог, округляя глаза, рассказывал, как несколько лет назад воронежцы заметили, что в конце мая, в тридцатиградусную жару, с водохранилища не сходит лёд. Оказалось, это всплыла вверх брюхом вся рыба.

– Фенол? – спрашивал Володька со знанием дела.

Потом ехали на трамвайчике домой, и спать уже не хотелось. Жили мы у вокзала, в общежитии Воронежского университета. Мы с Маринкой – в комнате выпускниц филологического факультета Наташи и Нины. Нина – беленькая, тоненькая и совсем не похожая на деревенскую – всё не уезжала домой, тянула время. Ей очень не хотелось ехать по распределению в свою деревню, учить детей русскому и литературе. А Наташа, плотная, высокая, коротко стриженная темноволосая девчонка, добивалась распределения куда-нибудь подальше – можно и в деревню, лишь бы не в своей Воронежской области.

Пили мы каждый вечер, и пили много. Приходили Серик с Володькой и Нинкин друг грек-киприот Костас – студент исторического факультета. Забегала забавная, похожая на обезьянку Светка с четвёртого курса филфака – отделение романо-германской филологии. Светка жила где-то на квартире, но каждый вечер являлась в общежитие, бродила по этажам и трубным басом кричала: «Молча-а-ать!..» Светку выгнали из общежития ещё на втором курсе за аморальное поведение.

– Вы же понимаете, девчонки, я ничего плохого не делала, ну там покричишь «Молчать!»…

Володька мигом выучился кричать точно так же, и они совершенно одинаково перекликались на разных этажах общежития, приводя в полное замешательство охотившуюся за Светкой комендантшу. Горбоносый сухопарый Костас после первого же стакана лез на стол, лопоча что-то по-гречески и зачем-то сдирая с себя одежду. Серик бесцеремонно сдёргивал его со стола, они с Вовкой кое-как его утихомиривали, а девчонки хохотали: «Он всегда так!» Наташа доставала тетрадочки, читала стихи, в том числе нам тогда неизвестные.