У бабушки Нади было два класса образования. Она писала большими печатными буквами и ко всем праздникам присылала нам поздравительные открытки, всегда начинавшиеся одинаково: «Дарагие Геня, Лёля и Оличка!» Мама, кажется, немного стеснялась бабушкиной малограмотности.

– Толя! Славочка! – приставала она к моим двоюродным братьям, исправно приезжавшим к нам на каждые школьные, а потом и студенческие каникулы. – Почему вы не поможете бабушке? Она продиктует, а вы напишете…

– Да что вы, тётя Лёля! Она нас к этим письменам и близко не подпускает, говорит, ей самой важно…

А папа почему-то очень дорожил бабушкиными посланиями, складывал все открытки в специально заведённую для этого конфетную коробку с шишкинскими медведями и говорил дяде Ване:

– Посмотри, Иван, тёща пишет… Какой характер, какая судьба! Вот он – народ! Вот про кого надо фильмы снимать, а не про этих твоих академиков, режиссёров!

– Ну академики скорее твои, а не мои, – защищался дядя Ваня. – А режиссёры – тоже народ, и ты же знаешь, Гена, у нас госзаказ…

Зимой девяносто первого к нам приехал пятикурсник Славка. Привёз письмо от бабушки и деньги – двадцать пять рублей. Бабушка Надя просила окрестить Серёжку.

– Что же, она думает, мы денег не найдём на такое дело? – смущалась мама.

– Понимаете, тётя Лёля, бабушка просила именно эту четвертную отдать в церкви. Она из пенсии откладывала, говорит, ей это важно…

Да мы ведь со Славкой и Толиком тоже крещены по инициативе бабушки Нади. Первоклассника Серёжку окрестили, и он вдруг стал читать запоем – в кровати, за едой, в транспорте… До этого мама заставляла его читать и жаловалась, что «учить Серёженьку чтению – всё равно что дрессировать в джунглях большую, сильную обезьяну».

Игорь тоже принимал посильное участие в воспитании сына:

– Посмотри, Зелёный, сколько все читают! И мы с мамой, и бабушка, и дедушка! Каждый из нас прочитывает за год не меньше десяти книг.

– Не надо, папа! Сколько я тебя помню, ты всё одну и ту же книжку читаешь!

И действительно, Игорь без конца читает учебник по электротехнике для техникумов. Он на работе непрерывно и, кажется, не вполне успешно что-то такое конструирует.

Мы не препятствовали чтению за столом и в кровати – сами такие. Да и грех было отбирать чудесные книжки, которые читал Серёжка в первом классе, – «Тома Сойера», «Робинзона Крузо», «Таинственный остров»…

Бабушка Надя умерла через полгода после крещения правнука. Ей было восемьдесят девять лет. Мы ездили в Астрахань на похороны. Мама всё плакала и жалась к дяде Жене, а он, высокий, худой, с длинными костлявыми пальцами, бережно поддерживал её под руку или обнимал за плечи, сутулясь ещё сильнее, и, как старый орёл, угрюмо вскидывал из-под косматых седых бровей сухие цепкие глаза.

На другой день братья водили меня по астраханским набережным, ровный тёплый ветер мёл мягкую пыль, и я пыталась представить, как в такое же бодрое южное лето почти сорок лет назад по этой самой набережной гуляли, взявшись под руки и беспрерывно хохоча, три студентки. А вот на этом мостике девушки познакомились с аспирантом из Москвы, приехавшим изучать флору волжской дельты. Молодой человек был в тёмно-синем шевиотовом костюме с подбитыми ватой плечами и с ромбом в петлице. И самая невысокая из девушек, поправляя развевающийся белый крепдешиновый шарф и блестя миндалевидными золотисто-карими глазками над круглыми твёрдыми щеками, кокетливо говорила:

– А вы знаете, Геннадий, брат Лёли тоже аспирант, только он в Саратовской консерватории учится, будущий композитор…

Через несколько лет эта девушка выйдет замуж за брата Лёли и станет моей тётей Данатой, мамой Толика и Славки.