Волконский от удивления потерял дар речи.

– Ой, – спохватился отец Юлии, – я, кажется, что-то лишнее ляпнул. Не подумавши. Не наказывай ее, Роман. Крутится как может. Внуки болеют. Не просто ей одной. Мы-то что со старухой, какие из нас помощники?

– Не накажу, кто я такой, чтобы наказывать? – взял себя в руки Волконский. – Всегда говорю: жизнь сама научит или покарает. Вы с ней поговорите. Я ведь тоже – не двужильный, чтобы ее сектор тянуть. Совесть надо иметь. Сколько можно на мне кататься?

– Добро, – отец хлопнул Волконского по плечу. – Хороший ты человек, Рома. Поговорю. Исправится.

Из офиса потребовали разложить в конторе так называемые средства индивидуальной защиты. Поставили задачу, как всегда, не подкрепив распоряжение финансами. Роман хмыкнул, распечатал на принтере табличку «СИЗ», приляпал ее к пустому ведру с крышкой, сфотографировал смартфоном в разных углах помещения и отправил в качестве отчета. Это совершенно всех удовлетворило, и тема была закрыта беззатратным образом. На самом деле Волконский был раздавлен, что его тяга все сделать правильно, по совести, вдребезги разбилась о реалии. Он отдавал себе отчет, что сначала смухлевал по мелочи, потом, возможно, предстанет перед выбором поступиться своими принципами глобально. Вторая сторона его я сопротивлялась: «Да кто ты такой тут в белых перчаточках? Чистоплюй. Все правильно сделал. На каждую дурь бить челом – лица не хватит». Наконец Роман отмахнул от себя все эти размышления как неприятное наваждение, решив, что зацикливаться на ерунде – это неконструктивно. И тем не менее в душе осталась заноза, что он позволил себе поступить скверно.

Была и отдушина. Съездил в выходной в столицу к детям, нагрузившись на ярмарке всякими вкусняшками. Побывал у старшей дочери, которая заканчивала магистратуру и снимала недалеко от метро однушку. Собрались и младшие. Отец наготовил жульена, который так любили дети, будучи подростками. Старшая работала над чертежами небольшой гражданской подлодки по заказу инженерной конторы. Это было крайне интересно. Играли на гитаре, вспоминали веселые семейные истории.

Самое большое счастье отца – вырастить адекватных детей, которые умеют наметить в жизни цели и добиваются их по совести и с трудолюбием. Это важнее, чем многие другие задачи, чем собственное благополучие, чем личная карьера. Волконский был в этом абсолютно уверен, что, откровенно, очень согревало душу.

Террикон продолжал изматывать. Роман полагал, что раз он не может найти дворника для уборки контейнерной площадки, должен эту работу делать сам. Как плохой руководитель, который не смог организовать работу. Старался вставать пораньше, пока еще мухи, слепни и осы были не так активны из-за прохлады, убирал площадку до образцового блеска.

Здесь же часто встречал деда, копошившегося в контейнерах. Старик выбирал хлеб и другую снедь, уносил ее куда-то в пакетах.

Как-то Роман не выдержал и спросил:

– Неужели вы это едите?

– Ха, это курам. Держу пять десятков в саду. Тут вся округа у меня домашние яйца скупает. Куры на таком корме как заговоренные несутся.

– Понятно, – кивнул Волконский, подумав про себя, что сам бы такие яйца, вероятно, покупать побрезговал бы. – Вон в том контейнере сетка с хлебом.

– Да, спасибо, сейчас посмотрю. Куры мои жируют, конечно, – ухмыльнулся дед. – То бананами, то пирожными их кормлю. Чего тут только не выбрасывает народ! Не помойка, а золотая жила.

– Дворником к нам не хотите? Есть вакансия.

– К вам – нет. Извини. Контора у вас – дрянь. Ты это и сам скоро поймешь.

– Ясно.

– Не обижайся. К тебе лично это не относится.