Понятно говорю? Денис Рябцев

Роман Волконский увидел впереди стадо коров, переходивших дорогу. Он взглянул в зеркало заднего вида, чтобы убедиться, что за ним не едет какой-нибудь разиня, способный въехать в задний бампер, и, убедившись в безопасности маневра, плавно начал тормозить. Одна из коров, выйдя на асфальт, остановилась и с интересом стала разглядывать машину. Корова было грязно-белого окраса, видимо, весьма уже немолодая, потому что шкура на ее боках выглядела поношенной. «Мамка молодняк собой прикрывает, – подумал Роман и улыбнулся. – Не переживай, буренка, не обижу. Какие у тебя выразительные глаза, однако».

Водитель знал, что теперь нужно проявить терпение и не пытаться нервничать и давить на клаксон. Животные уйдут не раньше, чем сами это решат.

Волконский вспомнил рассказ писателя Александра Аверьянова, с которым был дружен, пока тот был жив. Дядя Саша описал, как один незадачливый человек купил машину и погнал ее через всю страну в свой городок. На заправке не закрыл окно. Пошел в кассу платить за топливо, а когда вернулся, увидел, что в открытое автомобильное окошко просунула голову корова. Туловище снаружи, голова – в салоне. Человек, не подумав, пнул животное ногой. Корова от испуга задрала голову, не успев вытащить ее из окна. Рога оставили в крыше новенькой машины два рваных отверстия.

Роман вспомнил, как дядя Саша улыбался и поправлял свои очки быстрым движением руки. Хороший был человек – дядя Саша. Он многому научил Волконского. В плане профессии и отношения к жизни.

Водитель откупорил бутылку с минералкой и сделал пару глотков. Перегородившая дорогу корова, как только все остальное стадо перебралось через проезжую часть, двинула за остальными.

Волконский врубил первую передачу и тронулся дальше. Он выезжал из степей с легким сердцем. Наконец-то перемены в жизни. По сути он только что пережил обстоятельства, мощь которых редкого человека могла бы оставить стоящим на ногах. Все указывало на то, что надо сложить лапки и смываться в какую-нибудь мутную воронку, называемую пьянством и хандрой: бродить по околотку в мокрых брюках, жалуясь прохожим, как несправедливо с ним обошлась судьба. Но Волконский почему-то верил, что сможет выкарабкаться, не все потеряно и скоро случится в его жизни светлая полоса.

Роман пощелкал кнопками автомагнитолы и выбрал трек «Так горит степь». Прослушал композицию и выключил таратайку, которая быстро надоедала, особенно в дальней дороге.

К большому сожалению, ему было уже далеко не двадцать, но хотелось еще что-то успеть, чего-то достичь. Не так, чтобы назло или в доказательство, скорее – просто по привычке бороться. Пусть уже нет той энергии и иллюзий, которые приводят молодых мушкетеров в Париж. Но надо было искать новые пути, чтобы не засосало. Надо было не огорчать матушку и уже взрослых своих детей. Волконский крепче сжимал руль, размышляя о былом. Иногда стискивал зубы до боли, взвешивая, за что ему выпала такая доля. Но все-таки смотрел на трассу впереди, стараясь не впадать в деструктивное чувство, будто он бедный и несчастный, а весь мир ополчился против него.

Он был блондином с аккуратной стрижкой. Подтянутый, всю жизнь почитавший спорт, он лишь слегка поистрепался за свои сорок пять с хвостиком, но выглядел лет на десять младше. Его большие голубые глаза еще не потеряли умения зажигаться, когда вокруг происходило нечто интересное и любознательное.

Романа ждали кардинально другие времена. Он еще не знал уборщицу Ольгу, дородную женщину лет шестидесяти, которую, как бы невзначай путая фамилию, будет называть Шкурковой. А та, каждый раз поджав губы, будет его исправлять: «Я – Шкурко». Не был пока знаком Волконский с дворничихой Ленкой, пьяницей Эдиком, самодеятельным поэтом Жанной Авдеевной. Всех этих и многих других прекрасных людей только предстояло узнать Волконскому.

А самое главное – тогда Роман еще не успел накинуть на свою шею ярмо, которое придавит его к самой земле и заставит вдыхать пыль, ползая по глине на брюхе. То, что произойдет с ним далее, во всем многообразии перипетий, станет заслуженным наказанием за блажь, гипертрофированное самомнение и самовлюбленность. Но об этом чуть позже – по мере хронологии событий. А пока…

Дорога была прекрасной, двигатель мерно гудел, купаясь в недавно залитом новом машинном масле. Приборная доска отражала лучи утреннего солнца. На пассажирском месте лежал пакет фисташек и любимые «Ессентуки» из четвертой скважины – вода, которую было принято пить уже в третьем поколении Волконских.

Шел самый разгар пандемии, которая теперь, вытесненная куда более сложными событиями, стала чем-то далеким и несущественным. Тогда же, останавливаясь на заправках, Роман обязательно надевал маску. Расплачивался картой, чтобы не связываться с наличными деньгами.

Спина начала предательски ныть уже на пятом часу езды. Он несколько раз останавливался, бегал вокруг машины, приседал и обливал себя холодной водой.

Начинало темнеть. Было рукой подать до Майорки. Фисташки давно закончились. Роман, чтобы оставаться в тонусе, жевал леденцы, купленные на одной из заправок, и иногда затягивал песни, развлекая таким образом свое одиночество и однообразную дорогу. Он перестал обгонять фуры и спешить, чтобы его состояние не стало причиной какой-либо оплошности.

Таким образом Волконский добрался до большого озера Курехган, которое, говорят, получило название в эпоху великого хана Бенирбая, ходившего тут по степям со своим войском. И орда на побережье, пополняя запасы воды, отдыхала и устраивала спортивные состязания, разыгрывая друг меж другом награбленное. А теперь вдоль озера тянулась трасса, достаточно унылая, лишенная каких-либо достопримечательностей, кроме глади воды, отражающей в глаза заходящее за горизонт солнце.

Слева потянулась посадка из молодого карагача, который был одной из разновидностей вяза. Среди деревьев белели шалаши, сделанные из полиэтиленовой пленки. Это был недавно оставленный лагерь, в котором несколько недель жили семьи из Средней Азии. Волконский читал об этом в телеграме. Из-за коронавируса людей не пускали домой, потому что границы были перекрыты. И несколько десятков семей вынуждены были обитать буквально в лесу, пока их вопрос решался на самом верху.

Волконский тяжко вздохнул и глубже нажал педаль газа.

Мимо проплыл дорожный указатель со стрелками на второстепенную дорогу, уходившую направо от трассы. «Мягкое, Светлое и Козловка, – успел прочесть водитель. – Странно, как Козловка затесалась сюда. Надо было Доброму или Пушистому здесь расположиться». Он какое-то время катил дальше, смакуя идею креативных названий населенных пунктов. Потом встрепенулся: «Какая только ерунда в голову не лезет».

Чувствуя, что усталость становится невыносимой, Роман усиленно всматривался в обочины, чтобы заранее срисовать треноги с камерами, так осложнявшими всем жизнь. Хотелось проехать без штрафов, чтобы не платить мзду позорным стукачам, присосавшимся к трассам. Еще через пятьдесят километров понял, что до Москвы в один присест не дотянет.

Решил повернуть на Димовск Упской области, где жила его матушка. Тем более в багажнике лежала пара коробок книг и фотоальбомов, которые он не смог оставить дома. Это был желтый четырехтомник «Незнайки», который им с братом на ночь в детстве читала мама, а потом Роман читал своим детям. Там же аккуратно завернуто в газеты и перемотано скотчем двенадцать томов детской энциклопедии, изданной шестьдесят лет назад, когда еще умели делать хорошие книжки. Артефакт хотелось сберечь для будущих внуков, не растерять наследие, которое досталось ему от родителей. Пара брюк, зимняя куртка, старые кроссовки. Вот, в общем-то, весь скарб, помимо воспоминаний, который он вез в новую жизнь.

К Черноземью от усталости совсем стало плохо. Надо было останавливаться на отдых, чтобы в отупленном состоянии не выскочить на обочину, потеряв связь с реальностью.

Можно было остановиться в каком-нибудь кармане у трассы, перебраться на заднее сиденье и поспать хотя бы пару часов. Но за бортом было минус четыре. В таких обстоятельствах отдых бы превратился в мучение и вероятную простуду.

Роман по старой привычке пристроился за фурой, у которой во весь задний торец тента светился красный прямоугольник светоотражающей пленки. Хитрость помогала не слететь с трассы, когда собственная башка перестает варить. Волконский стал высматривать кемпинг, чтобы отдохнуть и вообще остаться живым.

Через полчаса справа водитель увидел кафе и гостиницу «У Маруси». Роман включил поворотник и въехал на парковку.

Полторы тысячи рублей и маленькая комнатушка с кроватью – счастье для путника. Сняв номер, он нашел нужную дверь, отворил ее и, не тратя времени, повалился на кровать. Мгновенно заснул. Снилось, будто Волконский разучился летать, крылья на спине немощно повисли и ныли от тупой боли. Нужно было забирать из садика младшую дочь – красивого и принципиального ребенка, перед которым было стыдно не справиться. Срочно, чтобы дочь не подумала, что про нее забыли, и не плакала. А отец не мог подняться в воздух. И страдал. Сердце билось, выхода не было видно.