– Есть такое обязательство, сынок. Надо! Наступи себе на горло. И представь, что в данную минуту на тебя смотрит вся страна. И бабушка, и дедушка, и наша мамка, и твоя Валюша! И ты их кормилец!..

Самолет неожиданно вздрогнул и злобно зарычал. Его крылья присели и задрожали от напряжения. Двигатели загрохотали в яростном порыве, и самолёт устремился к земле, бешено сотрясая воздух ревущими моторами. Выпущенное шасси коснулось взлётной полосы, погасли прожекторы и замелькали огни знакомого мне аэропорта.

В Москве я, оглушённый рёвом взлетающих самолётов, выпросил билет до Краснодара, и пересел на другой рейс.

Была надежда, что я догоню Ларису. Я верил в чудеса. Пока она не утонула в омуте путанных, житейских проблем. Пока не измучила себя мыслями о безысходности судьбы. Надо вырвать её из неразберихи обстоятельств, связанных с моей непутёвой жизнью в молодости. Я надеялся, что наши чувства заставят нас обернуться друг к другу и вспыхнуть снова, как берестовые ветви в разгорающемся костре.

Я сидел в качающемся кресле самолёта, мысленно представляя, как меня месяц назад взбалтывало до тошноты Охотское море. Наше судно «Морион» исследовало тогда прибрежный шельф у острова Сахалин. Погода была штормовая – не рабочая. И мы, преодолевая бурлящие валы волн, искали тихую бухту, чтобы спрятаться от шквалистого ветра.

Я стоял в рубке и спорил с капитаном о необходимости продолжения работ. Рубка ходила ходуном. Волны неистово хлестали нас в правую скулу, накатывали, качали, трясли озверело и били наотмашь, захлёстывая веером взброшенные борта прыгающего на волнах судна.

– Надо рвать когти! Погода капец! Мы же не хотим собой кормить рыб? – ворчал капитан Степан Степанович Говоров. – Сколько можно испытывать судьбу. Ходим туда – сюда, а результата нет. Пустое море. Одна селёдка. Да и та по банкам отсиживается.

– Предупреждаю: я не съедобный! – воскликнул наш рулевой Коля Моргун по кличке «Анчоус».

Я стоял у иллюминатора и боролся с морской болезнью. Меня тошнило и выворачивало нещадно.

– Кэп! Ты не прав! Пусто – это не значит ничего и никогда. Надо верить в чудо! Включать мозги. И бороться, несмотря на обстоятельства. Геофизики здесь обнаружили большие структуры. Значит будет результат. Давайте ещё поработаем! – воскликнул я, задыхаясь от позывов тошноты.

– Егор! Ты на себя посмотри. Скоро кишки вылезут. Кондрашка хватит. А ты все работа, да работа. Себя пожалей. Сдохнешь. Ну и настырные вы, геологи! Давай спрячемся в ближайшей бухте. Забудь про дело. Дело не убежит. Наконец надо и технику безопасности соблюдать, – повторял, уговаривая меня, капитан.

– Степаныч! Дорогой! Надо! Понимаешь! Надо! Время и настырность приносят успех. Дай времени время! Давай ещё два профиля сделаем!

Я захлебнулся от тошноты и выплюнул из себя горькую пену.

Гул самолёта оторвал меня от морских воспоминаний. Стюардессы начали разносить завтрак. Пассажиры засуетились. Вдоль проходов между креслами стали скапливать заспанные пассажиры. Зашуршали шаги и подносы с завтраком.

– Что будете пить? Чай, кофе, вино? – спросила меня любезно стюардесса. – Что-то у вас вид болезненный. У вас всё в порядке?

– В порядке. Только сердце не на месте. Так и норовит выпрыгнуть за борт.

– Может, вам померить давление. Или принести таблетку?

– Принесите мне лучше чай с ядом! – пошутил я.

– Нам не надо ЧП на борту. Вот вам чай с лимоном. Наслаждайтесь. Если что – звоните!

– Спасибо! Постараюсь не тревожить вас напрасно!

Неожиданно самолёт провалился в аэродинамическую яму и запрыгал, как на батуте.

Я закрыл глаза, ощущая привычную качку и опять представил холодное море, далёкий скалисто-ухабистый берег острова Сахалин и замысловатые кувырки нашего судна.