Гриша сидел на террасе и беспомощно потирал виски. Оказалось, очень трудно вытаскивать слова, теснившиеся в голове, заставлять героев действовать не только в воображении, но и на бумаге. Как будто они нарочно сопротивлялись, чтобы доставить автору побольше неудобств. Издатель требовал вторую книгу к началу осени. По лужайке носился молодой ретривер Колька, отрывисто лаял, призывая Анечку еще раз бросить мяч. Она смеялась и дразнила собаку. Бросила еще разок, пошла к террасе. Собака уже неслась следом с добычей в зубах, отчаянно размахивая хвостом.

– Давай вечером в город прокатимся?

– Хорошо. Только надо закончить главу.

– Ничего себе скорость! Уже третья?

– Не успею, не успеваю совершенно.

– Дядя Гриша, ты всегда так говоришь, а сам строчишь, как будто черновик уже кто-то заранее написал.

– Кто написал? Ты о чем? – насторожился Гриша.

– Я шучу. Шучу! Лимонад хочешь?

Все каникулы Аня проводила у дяди Гриши. Большой каменный дом стоял на высоком холме и лужайка словно висела в воздухе, очерченная по периметру соснами. Их крона походила на плоскую тарелку, доверху наполненную спагетти. За соснами был только воздух и стелящийся по долине туман. Аня любила стоять спиной к дому, всматриваться в далекие горы, там, за границей тумана и представлять, что она дочь богатого синьора, наблюдает за рабочими, которые на телегах свозят камни для замка, который будет парить над всей Умбрией. До Ассизи два часа пешком и дух Франциска Асизсского станет навещать фантазерку, появляясь то из камина в гостиной, то наведываясь в ее маленькую спальню. Правда, дядя уверял, что дом построен графом Конте, поэтому стиль так напоминает французский, и итальянским святым в нем не место. Ане было все равно. Главное, что здесь она счастлива, она дома. Почему-то дядя так и не освоил итальянский, за что местные из соседней деревни звали его il nostro alieno, что означало примерно «наш чужак».

Когда он остановил выбор на этом заброшенном доме, деревенские сомневались, что хватит терпения восстановить громадину, но Гриша не спешил, два с половиной года снимал комнату в соседней деревне у разговорчивого старика, кивал и улыбался, радуясь, что ни черта не понимает. Реставрацию закончили весной, оглушительной своим великолепием. Наконец-то у него снова был дом. Первым делом Гриша закопал под одной из сосен жестяную коробку из-под чая с бабушкиным прахом, который протаскал по всем общежитиям, съемным квартирам и гостиничным номерам. Выцарапал на стволе жирные буквы: «Глафира Метелкина-Макуни», ничуть не сомневаясь, что бабушка была бы рада новой семье. Теперь Гришу беспокоило только приближающееся совершеннолетие Анечки, вдруг она забудет о дяде, закружится в новой взрослой жизни, и тогда из любимых рядом останется одна собака Колька.

– Ты грустишь? – Аня поцеловала дядю в макушку и поставила перед ним стакан лимонада. – Разве можно грустить, когда такая красота вокруг!

– Племянница, ты слишком умна. За тебя! – Гриша стукнул стаканом об ее стакан.

– За нас, за Макуни! – торжественно провозгласила Анечка, – Знаешь, что я увидела в столе? Пистолет. Настоящий. Почти такой, как был у дедули. Я тогда думала, это игрушка, он часто с бабушкой играл в пистолетик… А я его вытащила и отдала папе. Он очень просил, тоже хотел поиграть…

– Бедная девочка.

– Давай его выбросим или закопаем?

– Согласен. Хватит играть.

За две недели – два кандидата. Бодрые, уверенные в победе, принимают ее за такую же туристку, вырвавшуюся из экзаменационного ада на море. Оля действительно выглядела измученной студенткой, ну или аспиранткой: руки – веточки, длинная шея, кожа чистая и тонкая, немного прозрачная, словно никогда не видевшая солнца, неуклюжая походка врастопырку. Они славно улыбались и стремительно сокращали ухаживания. Всего недельный отпуск, многое надо успеть: и загар домой привезти, и студентку осчастливить так, чтобы вспоминала потом всю долгую зиму ночи с незабвенным Артемом или Клаусом. Неважно, все равно они назывались вымышленными именами, из озорства, игрались.