Это содержание правовых состояний всегда находится в политической плоскости и в политологическом научном методе познания и интерпретации его свойств. Исключение составляет лишь «мертвое» или застывшее, невостребованное право и невостребованная правовая ситуация. Как говорят юристы – ситуация с отложенным сроком исполнения обязательств.

Именно это научно-практическое знание права, осознаваемое и конструируемое через политическое пространство, затем становится сферой теоретической интерпретации юриспруденции, правоприменительной практики субъектов юридического действия и в конечном счете суда как института восстановления утерянного или нарушенного права, как «постоянная воля предоставлять каждому его право»[52]. На практике получается так, что именно в политике рождается право, хотя про правовые состояния принято говорить в большей степени как оформленные или не оформленные законом, как писаное или неписаное право. В то же время существует совершенно еще не описанное наукой пространство политипической конкуренции вокруг правовых смыслов и категорий.

На поставленный вопрос ответим определенно: да, может. Такие ситуации не столь редкое исключение. Как правило, они связаны с поиском момента и условия, при котором право либо не действует, либо прекращает свое действие в силу объективной невозможности или нежелания его исполнять. В этих случаях нормативность права либо снимается политическим классом с повестки дня, либо приостанавливается на тот или иной промежуток времени. Классический прием такого сценария – введение нового смысла действий или новой концептуальной парадигмы. Бывают ситуации, когда право не приостанавливается, но его просто не замечают и тем самым не включают в орбиту политических практик.

Получается, что наличие на практике политических ситуаций, которые приостанавливают действие права, – вот что составляет политологический интерес к правовой материи. Анализируемая ситуация начинает считываться в этом случае совершенно в ином ключе. Она понимается и интерпретируется не как потребность оформить политику как правовую, придав ей тем самым предметное поле как поле предмета правового регулирования, а как потребность раз оформить юридические догматы во имя новых политических целей. Идеальным вариантом развития таких событий является неотвратимая потребность политиков вновь и мгновенно войти в новое правовое поле. Хотя исключать длительного периода неправовых действий со стороны политиков также не стоит, поскольку они, как и все люди, подвержены предрассудкам, о чем, по Канту, мы рассуждали ранее.

Получается, что если юристы настаивают на росте объема формализации и универсализации общественных отношений и профессионально заинтересованы в расширении предмета правового регулирования, в увеличении удельного веса и объема юридических действий и состояний, то политологи должны идти другим путем. Они должны представить и описать ситуации, как, например, ситуации суверенизации или чрезвычайного положения, предотвращения политических преступлений и военного вмешательства, при которых исключается старое право и вместо него вводится нечто иное, как, например, такие политические практики, как политический авторитет или политическое решение, образ или манера властвования национального лидера, новая концептуальная парадигма и технологии информационной поддержки.