Все, как обычно. Танцевали, бренчали на гитарах, пили пиво и что покрепче. Много пили. Говорили тоже много и обо всем. Обжимались в ванных и туалетах. Девчонки часто менялись в нашей в общем-то мужской компании. Только Пашка всегда был с Леной.

Витек на наших посиделках возник не сразу. Но возник и развелся. Как плесень от сырости. Первый раз я сам привел его в компанию.

Вообще, хоть он и был нашим одноклассником, в школе мы с ним мало общались. В нашу хулиганистую группу неформальных лидеров класса он не входил. Был, что называется, хиляком. Рыхлым, маленьким и неуклюжим. Носил очки в массивной оправе. На уроках физкультуры над ним смеялись. Впрочем, тогда он еще не был толстым, наоборот, излишне дохлым, даже щуплым.

За тот неполный год после школы Витек здорово поправился, обзавелся животом и блестящими розовыми щеками. Жидкие усики загустели. Нет, он действительно здорово изменился. Говорил теперь много, уверенно и часто смеялся басом. Без перерыва рассказывал анекдоты. Стал чрезвычайно компанейским и очень удобным. Всегда безотказно бегал за пивом или за добавочной бутылкой. Очки больше не носил, родственники из-за границы прислали ему контактные линзы.

Когда я увидел его первый раз после окончания школы – случайно встретил на улице, – то не узнал сначала. Он первый меня узнал. Обрадовался, словно было чему.

Помню, мы его никогда специально не приглашали. Он всегда появлялся сам. Как бывшего одноклассника, его терпели, и только.

Пашка с Леной должны были пожениться на четвертом курсе. Готовились. Она сшила в ателье платье, а он купил с переплатой черный английский костюм-тройку. Подразумевалось, что мы все скоро будем гулять на их свадьбе.

Гулять мы в те времена всегда были готовы…

Потом его выгнали из института. По-глупому, надо признать. Просто попал под карающую руку антиалкогольной кампании. Преподаватель застал его в раздевалке с тремя бутылками пива. Одну пьет, две на ум идут. Препод сказал, чтоб ноги его в институте не было в таком виде. Может, обошлось бы, в принципе преподаватель имел в виду лишь текущий день. Получился бы прогул, ничего страшного, на четвертом, предвыпускном курсе уже многое прощалось. Но Пашка не придумал ничего лучше, как послать препода куда подальше. Тот возмутился и тоже пошел на принцип. Вызвал на место преступления партийно-комсомольский актив и, что называется, заострил вопрос прямо в вестибюле.

Через месяц Самойленко уже забирали в армию.

На проводах были все наши и немного посторонних девушек. Витек тоже был.

Лена все время держалась за Пашкину руку. Всхлипывала и улыбалась одновременно. Очень трогательно смотрелась. Я помню, мы крепко тогда нажрались. Но грустно, как на поминках.

После его ухода наши посиделки у бабушки сами собой прекратились. Потихоньку жизнь разводила нас в разные стороны. Встречались, конечно, но все реже и реже.

Из армии Пашка писал нам с Аликом бодрые письма. С юмором рассказывал, как «деды» выбили ему верхний зуб или как он, например, сутки отдалбливал ломом замерзшее очко в сортире на двадцатиградусном морозе. Обхохочешься, в общем. Было видно, что ему там несладко. Мы ему тоже писали. Я – часто, Алик – пореже, он всегда был безалаберным. Именно из моего письма Пашка узнал, что Витек женится на Лене.

В следующем письме несколько раз переспрашивал, правда ли это? Долго не мог поверить. Я его понимаю.

Витек и Лена? Их трудно было представить вместе. Чепуха какая-то, дурной сон, брачный союз солнечного зайчика и болотного бегемота.

Через полгода после свадьбы Лена родила девочку. Когда Пашка демобилизовался, она уже была молодой мамой. Я не знаю, виделись они или нет, он не рассказывал, а я его не спрашивал. Ее – тем более.