Большинство из присутствующих я не знал. Почти никого не знал. Все-таки мы с ним редко встречались в последнее время. Как я понял, это были его коллеги по новой работе. В таких замшелых научно-исследовательских институтах всегда хоронят умело и организованно. Философское разнообразие среди научно-исследовательских будней.

Дул пронизывающий ветер, низкое небо хмурилось и грозило осадками. Несмотря на то что декабрь уже начался, осень, со своей сыростью и туманами, еще задерживалась. Голые ветки деревьев, разбухшие от воды, выглядели темными, почти черными. Пахло влагой, землей и почему-то грибами. Запах природы. Совершенно верно: природа в Москве осталась только на кладбищах.

Венки привезли в отдельном микроавтобусе. Яркие краски пластиковых цветов казались самыми живыми.

В знак уважения, не к Витьку, конечно, – много чести, а к самой процедуре похорон я надел черный костюм с галстуком. Сверху – темный плащ, он лучше всего подходил к этому костюму. Теперь отчаянно мерз.

Пашку Самойленко я заметил сразу. Трудно не заметить. Его долговязая фигура возвышается в любой толпе, а лениво-спокойная манера держаться привлекает внимание. Одет он был в широкую, балахонистую куртку, которая делала его похожим на монумент самому себе. Курточка, кстати, тоже была не очень. На рыбьем меху с укороченным ворсом. Да еще и распахнута до половины.

Я уже знал, что увижу его. С ним и с Аликом Марцуняном я вчера созванивался. Честно говоря, не ожидал, что они согласятся прийти, позвонил для проформы. В своей компании приятней даже на кладбище. Но оба, на удивление, изъявили желание…

Потом я увидел Алика. Потирая клювастый армянский нос, он разговаривал с каким-то пожилым человеком в плотном, фундаментального покроя пальто. Такому пальто оставалось только завидовать. Очень похоронное, просто идеально кладбищенское пальто. Пожилые люди вообще умеют хоронить.

Больше из наших бывших одноклассников никого не было. Только мы трое и сам виновник торжества. Витек бывший. Так, наверно, нужно его теперь называть?

Пашка тоже углядел меня издали. Махнул рукой. Алик обрадованно закивал. Я подошел к ним. Мы сдержанно, как положено на похоронах, поздоровались. Давно не виделись, кстати. Все только перезванивались, телефонно-оптимистичными голосами отмечая, что есть еще порох, не оскудела, не заржавела и тому подобное.

В общем, похороны получились. Удались, как сказал потом Алик. Витьку они бы понравились. Он всегда любил показуху.

За оградой стояло два автобуса и несколько черных траурных лимузинов. Играл военный оркестр, плотные усатые дядьки в куцей солдатской форме старательно дули в свои начищенные до самоварного блеска трубы. Интеллигентные граждане профессорско-кандидатского вида говорили о выдающейся роли Виктора Николаевича Коновалова в развитии российской науки. Конкретные достижения, естественно, не уточнялись.

Конечно же… Витек и ученые. Витек и дети. Витек в Польше. Ушел, так сказать, во цвете лет и, хуже того, возможностей. Оставил, покинул, обрек на полное сиротство и абсолютную безвитьковщину. Посмертная иконизация тем и хороша, что никого ни к чему не обязывает…

Последние несколько лет Витек действительно имел отношение к науке. Был зам. директора по хозяйственной части в научно-исследовательском институте – из тех, что сохранились кое-где, вопреки всем ветрам перемен и бурям приватизаций. Устроился на эту должность, когда на его фирму серьезно наехала налоговая полиция.

Ты не подумай, мол, не просто так устраиваюсь: там есть что украсть, помнится, убеждал он меня, словно я его отговаривал. Несмотря на всю декларируемую бедность нашей науки, перспективы там о-го-го! К тому же дела фирмы будут продолжаться уже под вывеской института. Государственная контора, хрен кто подкопается, при академии наук все-таки. А директор – свой человек, прикормленный. Бывший и очень заслуженный. В достаточный степени не от мира сего, чтобы не мешать ворочать делами, но деньги любит. Наличными и в конвертах. Он, Витек, с ним уже проворачивал пару-тройку сделок – нормальный дедок, с ним можно работать и не оглядываться за спину…