При этих словах несколько послушников на передних скамьях невольно заерзали, и, кто-то нервно кашлянул… Эта тема всегда вызывала у них смутное, подспудное беспокойство, затрагивала какие-то глубинные, иррациональные страхи, которые официальная доктрина пыталась объяснить, но не могла полностью искоренить.

«Представьте себе, и, дети мои, Эпоху Зари, – Тариус поднял свою тонкую, сухую руку с длинными, пергаментными пальцами… Жест был медленным, почти ритуальным. – Мир, только что вышедший из совершенных рук Творца. Мир абсолютной, незамутненной Истины. Мир, где не было лжи, не было полутонов, не было спасительной тени неведения. Где отражения – в воде горного ручья, в глади небес, в зрачках глаз любимого существа – показывали не внешнюю, обманчивую оболочку, но саму суть. Самую сокровенную суть вещей и душ».

Он сделал паузу, давая словам проникнуть в сознание слушателей.

«Представьте себе, и, каково это – жить, постоянно, каждое мгновение, видя не только свои добродетели, свой свет, свои благородные порывы, но и свои самые темные, самые постыдные мысли? Свои низменные желания, свои животные страхи, свою тайную зависть к соседу, свою похоть, свою трусость, свою мелочность? Всю ту грязь, всю ту муть, что неизбежно скапливается на дне души даже самого праведного человека, как ил на дне чистого озера?»

Голос Наставника стал тише, и, доверительнее, словно он делился страшной тайной… «Наши предки, Первые Люди, были сильны телом, о да, они были подобны титанам. Но они оказались слабы духом. Увы, слабы. Они не смогли вынести этой беспощадной, обжигающей правды о себе. Она ранила их непомерную гордыню, она лишала их душевного покоя, она сеяла раздор между братьями и возлюбленными, она сводила их с ума. Видеть свою тьму, свою внутреннюю скверну так же ясно, как видишь свое лицо – оказалось непосильным, невыносимым бременем для их юной, неокрепшей души».

Он снова обвел взглядом притихших послушников… В глазах некоторых читался страх, и, в глазах других – непонимание. Лишь один юноша в первом ряду сидел абсолютно неподвижно, его лицо было непроницаемо, но взгляд темных глаз был прикован к Наставнику с такой напряженной интенсивностью, что это было почти вызывающе. Это был Курт.

Из полицейского архива, дело №736: «Исчезновение библиотекаря С. отмечено рядом с обнаружением зеркала, вмонтированного в стену без швов. Следов взлома нет. На зеркале – отпечаток руки, словно изнутри.»

«И тогда, и, – голос Тариуса снова стал строгим, почти обличительным, – в акте величайшей гордыни и одновременно величайшего страха, они совершили Грех… Непоправимый Грех Сотворения. Они отвергли дар Творца! Они отвергли Истину! Они разбили Зеркало Истины! Не физически, поймите меня правильно, не молотом по стеклу, – Тариус предостерегающе поднял палец, – но духовно! Своим выбором! Своим желанием! Они выбрали ложь. Они предпочли сладкую, утешительную ложь горькой, но целительной правде».

«Они научились скрывать свои мысли за вежливыми улыбками… Они научились носить маски – маски благочестия, и, маски храбрости, маски любви. Они научились лгать – себе и другим. Они предпочли комфортное, теплое, уютное неведение о своей истинной природе мукам самопознания, терзаниям совести. Они сами, своей волей, сотворили этот мир – мир теней, мир иллюзий, мир кривых зеркал, в котором мы с вами живем и по сей день. Мир, где истина скрыта под тысячью покровов».

Тишина в огромном зале стала почти невыносимой, и, тяжелой, как надгробный камень… Казалось, сами древние книги на полках затаили дыхание, слушая это страшное откровение.