Воспламенит обет смирения…
Вселенский голос Откровения
Воздаст прохладой неизбежной.
Близки мне синие просторы —
Там людям вместе места нет.
Лишь одному сияют взоры
И благо тысячи планет.
XX
Я поднимаюсь по тропинке,
Моей истоптана ногой.
Пред мною шепчутся травинки,
Цветки качают головой…
Вот и они – подруги сойки,
Как соловьи, запели враз.
А солнце только что из койки,
Еще не раскрывает глаз.
А в голове как будто пусто,
Лишь эхо сладких пропастей.
Невероятную разгрузку
Я испытал в плену страстей.
Вам, молодые ловеласы,
Хочу отправить свой посыл:
«Отбросьте мнимые наказы,
Цените случая позыв.
Вы тоже, дядьки седовласы,
Не бойтесь замарать лампасы.
Вас казус терпкий уже реже
Поблазнит ягодкою свежей»…
Цвет бледно-розовый, чуть белый,
Меня преследовал с тех пор…
Неугомонный запах спелый
Доступным сделал всё вечор…
Мне предстоит еще очнуться
И не попасть в капкан обману —
В такую бурю окунуться,
Что не подвластна океану!
А сойки мило заливались
Безумной песней соловья,
И хитроумно улыбались,
Лукаво глядя на меня…
Новая встреча
XXI
Прошло шальное наваждение —
Сквозь трубы медные летел…
Испытан страстью отречения —
Любил, сгорал и вновь кипел…
Ожог запрячет моя память,
Экстракт событий – без следа.
И только запах непредвзятый
Тревожить будет иногда.
Ведь наша память оптимальна.
Пусть всё гремело и неслось…
Лишь обоняние локально
Запомнит, что тогда стряслось.
Я буду помнить дух забвений…
В соленых брызгах пряность губ,
Волос, уставших от сплетений
Горячих пальцев, вздоха глубь…
Я буду помнить запах пенный
Волны, что лодку поднимал
К лаванде звездной откровенной,
Дыханью страсти придавал…
Заката пахнущая алость,
Прикосновений аромат
Во мне оставят свою сладость,
И соловьи не замолчат…
XXII
Вся мудрость и величье – в море,
И зеркало эмоций в нем.
И слезы пахнут горьким морем.
Все смыслы с ним осознаем.
Море и терпит, и прощает,
И учит этому людей.
Я в нем нашел себя острей,
Другого просто приручает.
Баркас качается волнами…
С востока, будто из глубин,
Тончайших щупальцев лучами
Ласкает небо Властелин…
Вразмах забрасываю весла —
И чайки взмыли второпях…
А на воде уже разостлан
Покров в лазоревых огнях.
Светает, волны мягко гладят
Морскую гальку и песок…
У плёса что-то собирает
Девчонка в желтый туесок.
Ко мне всё ближе, наклоняясь
К ракушке с редким завитком…
Поет, меня не замечая,
Под носом тихим голоском…
Я выпрямил ее за плечи…
Вскричала, чаек всполоша.
Едва укрылся от затрещин,
Блеснула взглядом – хороша!
Рыбачка
XXIII
В ночи от нашего причала
Отчалил сейнер в те моря,
Где рыба нерестом сначала
Свой род продолжит, не хитря.
Седой рыбак прощался с дочкой.
Одну оставил до поры,
Когда вернется с полной бочкой
Отменной розовой икры.
Ей восемнадцать уже было,
И рыбный промысел знаком.
С отцом на лодке выходила,
И чайки гладили крылом.
Волна любила ее с детства,
Носила на себе, скользя.
Она – водинка волн семейства,
И лучше выразить нельзя…
Мечтала девочкой увидеть,
Кто под покровом волн живет.
Глубины стали ей открыты
Со скал, где взгляд ее замрет…
Когда на море штиль ложился,
Высматривала тайны дна,
Глядела пестрых рыб стада…
В воде прозрачной мир искрился.
Однажды в глубине свободной,
Где отражались небеса,
Среди кораллов первородных
Ей показался Синий храм.
Стоял он в белом обрамлении,
В жемчужно-синих куполах.
В нем звон хрустальный в искушение
Рассыпал радостный монах.
В пурпурных стенах из коралла,
В лазурных лентах в волосах,
Морские девы простирали
К ней руки в чистых похвалах…
И замерло ее дыхание —
Там души, родственные ей.
Не одинока в ожидании
Мечты в скалистой вышине.
Однажды, взяв в ладони море,
К светилу руки поднесла.
Вода ушла в лучистом створе —
Соль моря сердцем вобрала.