‒ Вот уж точно! ‒ воскликнул Паша, наверняка ухмыльнулся. ‒ Даже здесь ты меня переплюнул. У меня два пацана, а у тебя две девицы.

‒ Вторая же не моя. Только одна.

‒ Зато она в два раза старше. И всё-таки молодец твоя Галя ‒ мужчину из тебя сделала.

‒ Ахаха, ‒ выдал Марат. ‒ Очень смешно.

‒ Да ладно тебе, ‒ рассмеялся приятель. ‒ Когда-нибудь всё равно бы случилось. Даже с тобой. Радуйся, что обошлось без этого: младенцы, памперсы, пелёнки, ночи без сна. Сразу на готовенькое.

Марат качнул головой, хмыкнул.

‒ Вот что мне в тебе нравится, Паша, так это способность к пониманию и сочувствию.

‒ Агишев, по какому поводу тебе сочувствовать-то? Все так живут. С детьми. Ещё и с жёнами. Это только ты у нас чересчур о своей свободе и независимости печёшься, хотя взрослеть давно пора. Тридцатник уже. Давно не мальчик.

И этот туда же.

‒ Ну, всё, ‒ подвёл итоги Марат. ‒ Ещё ты тут будешь жизни учить и вещать за перспективу. До завтра. Пойду взрослеть ‒ деточек спать укладывать.

Марат оставил телефон на столе и отправился во двор, но девчонок там уже не было. Он запрокинул голову.

Окна их комнат как раз должны выходить на эту сторону, и одно из них светилось, чётко обрисовывая тёмный силуэт. Алина сидела на подоконнике, но смотрела не на улицу, а прямо перед собой, и опять она походила на тонкую травинку, склонившуюся под порывом невидимого ветра.

Марат провёл рукой по волосам, вздохнул, подумал, что он прямо как девица сегодня, всё вздыхает и вздыхает, и направился назад в дом. Поднялся на второй этаж, остановился перед нужной дверью, коротко стукнул, не получив ответа, повернул ручку.

‒ Можно?

Алина по-прежнему молчала. Не возражала и вид не делала, будто Марата для неё не существует, и это так она его показательно не замечает. Наоборот, смотрела прямо, с доверчивым ожиданием. Брови приподняты, печально изогнуты, выражение на лице потерянное ‒ маленькая, грустная, беззащитная.

Надо же ‒ его дочь.  Но до сих пор не очень-то верится, кажется, это только на время, а потом всё вернётся на круги своя, стоит подождать и перетерпеть немного. А ведь не вернётся. И Алина наверняка то же самое сейчас ощущает.

‒ Скучаешь? ‒ Марат подошёл, остановился в шаге.

Она шмыгнула носом, уткнулась в согнутые коленки.

‒ Я понимаю. ‒ Несколько секунд Марат решался, мучился сомнениями, потом всё-таки поднял руку, медленно, неуверенно, протянул к Алине, положил ладонь ей на макушку, предполагая, что сейчас она возмущённо мотнёт головой. А она ‒ нет. Только замерла и опять шмыгнула носом. Марат осторожно погладил её по волосам, словно котёнка. ‒ Правда, понимаю. ‒ И сразу убрал ладонь, зацепил большие пальцы за карманы на брюках, глянул в окно, на сгущавшуюся темноту ночи, которая в городе всё равно не будет достаточно плотной и чёрной, на электрические огни многоэтажек вдали. ‒ И мне тоже не особо по себе. Тоже без понятия, как дальше сложится. Но что теперь делать? Справимся как-нибудь.

Алина приподняла голову и в который уже раз ‒ носом шмыгнула. Марат дёрнул бровями, улыбнулся, совсем чуть-чуть.

‒ Ты теперь всегда будешь так со мной разговаривать? ‒ и тоже шмыгнул носом, изображая.

‒ Нет, ‒ наконец отозвалась Алина, ‒ по-нормальному буду. Это только сейчас так получается. А обычно я много говорю. Даже слишком.

‒ Знаешь, я тоже. Так что как-нибудь поболтаем. А сейчас, наверное, спать пора. Вон у твоей подруги уже и свет не горит. И я пойду. ‒ На этот раз получилось само собой, и как-то даже легко. Вскинул руку, прикоснулся к русой макушке, взъерошил волосы. ‒ Спокойной ночи.

20. 20

Конечно, спать Марат не пошёл. Спустился вниз, на кухне вытянул из шкафа бутылку вина, опять двинулся в кабинет. Нет, не работать. Вообще-то название кабинет за этой комнатой закрепилось чисто случайно, но прилипло намертво, хотя по сути она была, скорее, гостиной. Огромный диван, кресла, парочка маленьких кофейных столиков, шкафы.