Рита подлетела, привычно ткнулась губами куда–то в ухо, а Ник смутился, растерялся. Он впервые не знал, как себя вести. Обстановку разрядил Бука. На самом деле Славка Букатин, но прозвище давно прилипло к мальчишке. За минуту до звонка шумно влетел в класс, плюхнул на парту рюкзак, начал выгружать, роняя в спешке то одно, то другое…

Он жил с бабушкой. Когда это случилось, на дворе стоял солнечный май. Ещё чуток усилий, дальше каникулы… Бука пошёл за хлебом. Просто пошёл за хлебом.

Бабушка слышала вой летящего снаряда. Дом тряхнуло. Грохот взрыва, рушащихся стен, треск разлетающихся на куски стеклопакетов. С лязгом закачалась люстра, зашаталась пустая стеклянная ваза на столе, повалилась на бок и слетела вниз, усеяв звенящими осколками пол.

Разорвалось совсем близко. От испуга подкосились ноги. Засуетилась, заметалась по квартире. Схватилась за веник, метнулась к столу, опомнилась, отшвырнула, выскочила на улицу.

Через дорогу толпились люди. Полыхало дерево, выпуская в небо столб чёрного едкого дыма. Обугленные, догорающие обломки ствола раскидало по двору. За сгрудившимися спинами на земле неподвижно, в пугающе неестественной позе кто–то лежал. При виде неё стали молча расступаться. Сердце сжалось от страшного предчувствия. Узнала край разорванного приметного пакета в чёрно–жёлтую полоску. Ноги в недавно купленных красных кроссовках странно изогнулись, раскидавшись в стороны. По серой футболке расплывалось алое пятно.

В глазах потемнело, уши заложила вязкая, ватная тишина, сознание провалилось в спасительную пустоту.

Хоронили Буку всем городом. Он стал первым…

Никита так глубоко задумался, что не сразу услышал возню на тумбочке. Шуршание, сопение, приглушенный чих, снова шуршание. Он удивлённо глянул на блокнот. Звук шёл оттуда.

Протянул руку и отдёрнул, услышав:

– Помоги! Я застрял.

Ворчливый голос в тишине пустой палаты… Никита не знал, что подумать. Шуршание усилилось. Снова голос. Уже с обидой:

– Тоже мне, друг.

– Ты… кто? И… ты где?

– Кто–о…! Где–е…! Я Тимоха!

Заметил, что страницы блокнота шевелятся. Протянул руку, приоткрыл.

– Наконец–то!

Тоненькие ручки протиснулись меж листков, наружу вылезла голова с дурацким ёжиком волос. Осмотревшись, существо подтянуло ноги и устроилось на тумбочке.

– Тимоха! – ещё раз представился человечек. – Впрочем, ты знаешь. …Тесно там, – он покосился на блокнот, и перескочил на спинку кровати у ног.

"Прозрачный. Стенку видно". – Никита ошеломлённо разглядывал пришельца, пытаясь привести мысли в порядок.

Дверь приоткрылась, снова заглянул Андрюха. За ним маячили две фигуры. Рослый, нескладный, губастый пацан в очках и девочка. Худенькая, светловолосая, большеглазая. На обоих трико с футболкой, и пластиковые шлёпки.

– Мы к тебе. Можно?

Никита кивнул.

В палате сели на пустую кровать. Помолчали неловко, косясь на коляску. Губастый подтолкнул локтем Андрюху, тот нашёлся, спросил:

– Ты, это… Планшет не смотрел?

– Нет ещё.

Андрюха помялся, кивнул на друзей.

– Вот. Обещал. Привёл.

– Вижу.

– Это Павлик. – Андрюха тронул за плечо сидевшего рядом мальчишку. Тот снял очки и теребил их, уставившись в пол.

– А я Алёнка.

– Я понял. – Никита нагнулся сбросить прикрывавшее щиколотки одеяло, – в палате было жарко.

– Это что? – Андрюха смотрел на стену поверх его головы. – Ты нарисовал? Стереть надо, влетит…

На бледно–жёлтой краске ярко выделялся чёрный силуэт нарисованного человечка. Никита оглянулся.

"Тимоха. Замаскировался…".

Что ответить, сообразить не успел. За головой сердито прозвучало:

– Я тебе сотру! – Рисунок отлепился от стены и спрыгнул на тумбочку.