прохудилась.

– Подумаешь, беда, все починим. Ты, маманя, даже не думай. Для нас никого

дороже тебя нет. Ты и представить себе не можешь как мы тебя любим, –

рассыпался в признаниях сын.

– Конечно, представишь тут, с моим воображением. Ну да ладно, будет тебе,

– великодушно сказала Серафима и с лицом победителя смерила невестку

взглядом, как бы напоминая: знай, голубушка, кто тут главный.

Катерина потупила взор и прикусила губу. Уже больше двадцати лет она

жила с Николаем и хорошо знала свою свекровь, но до сих пор тяжело

воспринимала ее нападки. Серафима Пантелеймоновна в упор не замечала

Катеринины обиды, а если и замечала, то попросту игнорировала. «Тоже мне

нашлась… неженка, фифа, видал

и мы и таких, – говорила она Николаю. – Невестка, невесть кто». Вот и

сейчас, не обращая ни на что внимания, она церемонно встала и официально

обратилась к домочадцам.

– Дорогие мои родственники, – неестественно громко и слишком

торжественно начала она.

Сонька хихикнула и толкнула под столом ногу Милана. «Началось, – думала

она, счастливо улыбаясь, – летний сезон открыт. Бабуля в прежней форме!» А

Серафима Пантелеймоновна продолжала:

– Я рада, что вы явились ко мне живыми, – почти сердечно проговорила она

и, еще раз оглядев сидящих, добавила: – хоть вы и серые, и полудохлые. Работы на

вас всех найдется… за зиму дел набралось невпроворот. После завтрака каждый

получит наряд и сразу приступит к выполнению. Все понятно?

– Так точно! – хором ответили сидящие, не первый год слышавшие одну и ту

же речь.

– Что ж, – одобрительно сказала бабушка, – приятного аппетита.

За столом возникло оживление, все заговорили одновременно, шутки и смех

переплелись со звяканьем столовых приборов и посуды.

– Катюш, передай мне еще блинчиков с ягодами, – попросил Николай.

– А не объешься? – ласково спросила жена, накладывая новую порцию.

– Не-е, да я их хоть сто штук за раз съесть могу.

– Герой, – восхитилась Катерина, с удовольствием глядя, как муж поглощает

блинчики, запивая их теплым молоком.

– Ты мне бурек 3 еще положи, – попросил он, – уж очень аппетитно он

выглядит.

И не успела Катерина положить бурек, как он тут же исчез с тарелки.

– Господи, как у тебя все это только переваривается? – удивилась она.

– Да запросто. Это не просто пища, а как там ее, симфония вкусов. Во, точно!

– И он выставил указательный палец.

– Ну да, – бабка громко рассмеялась. – Из тебя, сына, ни генерала, ни поэта, –

беззлобно сказала она. На лице ее не было прежней строгости, морщины на

переносице разгладились, а в глазах светилась радость.

Вика украдкой изучала Серафиму Пантелеймоновну. «Что за типша такая? –

думала она. – Как ее понять? То строит всех, то рыдает, теперь радуется чему-то.

Загадочная какая-то бабка». На ум девочке вдруг пришла услышанная где-то

присказка: «Я и лошадь, я и бык… Я и баба, и мужик». Может, это про нее? А

может,

она просто того, чокнутая, возраст все же.

Соня тоже внимательно смотрела на бабушку. Она заметила новые,

появившиеся за этот год, морщины, тоненькой паутиной переплетающиеся с

глубокими широкими складками кожи, вырытыми годами. Сонька знала, что за

каждой из них скрывались боль, потери, нужда.

Глава 4.

Еще ребенком Серафима осталась без матери. Все детство и юность провела с

отцом, скитаясь из одного военного гарнизона в другой. От отцовских женщин она

не чувствовала ни теплоты, ни заботы. Своих подруг тоже не нажила, да и как тут

дружить, когда все время переезжаешь?

Зато от ухажеров не было отбоя! Яркая, с круглым как солнышко лицом и

большими голубыми глазами, она была мечтой всего младшего офицерского

состава – подчиненных ее отца. Они ухаживали, баловали ее и, конечно, хотели