наведываться, перелетая метровый забор. И вот однажды произошел инцидент, о

котором еще очень долго потом судачили в селе. Индюшки прилетели, а у Соньки

ничего под рукой не оказалось. Поискав у бабки на кухне вкусные отходы, она

нашла кастрюлю с какими-то ягодами, похожими на остатки после варки компота.

Милан пробовал ее отговорить. Но Сонька, недолго думая, взяла кастрюлю и

высыпала ее содержимое на траву.

– Надеюсь, им понравится, – сказала она.

Индюшкам действительно понравилось. Они торопливо клевали ягоды,

стараясь ухватить как можно больше, а индюк, деловито их расшвыривая, тоже не

отставал.

– Вот видишь, – восторженно кричала Сонька. – А ты, Милан, еще

сомневался! Лучшее средство от депрессии – это еда. И не только для птиц.

– Ну да, – соглашался Милан, удивленно глядя сквозь очки на поглощающих

ягоды птиц. – Я не знал, что им компот понравится.

Индюшки улетели, подростки ушли к себе. Но вскоре со двора вдруг

послышался дикий вопль, переходящий в жалобный стон и причитания. Милан и

Соня выскочили из дома и увидели Валю со слезами на глазах и бабушку, которая

стояла возле нее и громко охала. А подле их ног сразу за забором лежали дохлые

индюки…

– Кто же вас так, бедные вы мои. У кого рука на вас, безобидных, поднялась?

Причитала соседка. – Померли-и! Все трое… – Валя заплакала навзрыд. –

Отравили, Серафима Пантелеймоновна! Говорю вам, отравили!

– Это я… – заголосила Соня. – Я отравила, я скормила им ягоды из

кастрюли… – девочка разрыдалась.

– Какой кастрюли?

– Той, что возле помоев стояла, – пояснил Милан.

– Рябина обычная и черноплодная, я наливку делала, – сообщила бабка.

На шум прибежал Сонин отец, Николай. Узнав о случившемся, тяжело

вздохнул, а потом рассудительно заметил:

– Слезами горю не поможешь. Ощиплите дичь пока свежая, хоть мясо будет.

Они ж не от болезни сдохли. Милан, тащи большой таз, – распорядился он.

Милан принес огромный таз, всхлипывающая Соня помогла ему собрать

бедных индюков. Валя понемногу успокоилась, громкие причитания сменились

тихим оханьем. Все расположились на кухне и принялись ощипывать индюшек.

– Может, ошпарить их? – все еще вздыхая, предложила Валя. – Дело быстрее

пойдет, и грубые перья уйдут вместе с пеньками.

– Верно говоришь, – согласилась Серафима, вытирая рукавом пот с лица и

укладывая Ганса обратно в таз. – У этого все перья жесткие, еле хвост выщипала.

– Ой, батюшки-светы, – снова запричитала Валя. – Выварка-то моя занята, я в

ней яблоки с утра замочила, а другой большой кастрюли у меня нету.

– Милан, Соня, бегите домой, скажите Катерине, чтоб сюда шла и посуду с

собой принесла.

Дети выскочили во двор и, не добежав до калитки, снова услышали громкий

крик – на этот раз кричала бабка. Они ринулись на кухню, но тут же застыли.

Посередине кухни на нетвердых ногах стоял наполовину ощипанный Ганс и тряс

кораллом. В тазу пытаясь вылезти копошились голые Зита и Гита. Бедная Валя

сидела, облокотившись на стул, и готовилась в любой момент упасть в обморок. А

бабка, уставившись на птиц, тихо приговаривала:

– Слава Тебе, Господи, что не ошпарили…

Птицы выбрались и, шатаясь, разбрелись по кухне. Ганс напугался видом

голых индюшек и рванул в дверь. Те же обступили кадку с водой и жадно пили.

– Сушняк, – констатировал Николай, и все громко захохотали.

Об этой истории узнала вся деревня. Соседи с выпученными глазами стояли у

забора, глазея на общипанных птиц.

Ганс большую часть дня просиживал в индюшатнике, пребывая в глубокой

депрессии. Кожа у него на голове была ярко-красная. Лишь иногда он выходил к

кормушке, избегая встреч со своим обнаженным гаремом. Видимо, вид Зиты и