Мама так и спала на диване. Виктор Сергеевич расположился рядом в кресле. А я ушла в свою комнату. Но долго не могла уснуть. В голове крутились мысли о том, какой теперь будет наша жизнь. И я не находила ни малейшего повода для оптимизма.

Маму всё-таки уговорили сделать операцию. Но это её совсем подкосило. Первые дни после удаления груди от истерик её спасали только сильные успокоительные. Мне было тяжело приходить к ней в больницу, я знала, что мама снова будет в слезах. Но не прийти не могла.

Виктор Сергеевич в больницу приезжал ежедневно. Но мама запрещала ему заходить в палату. Потом всё-таки позволила. Они остались одни. О чём говорили, неизвестно. И после этого разговора с ней стало полегче.

Я думала, что самое страшное позади, что после операции мама поправится. Но это было только начало. Начало конца.

Врач вскоре признал, что операция фактически оказалась бесполезной. Метастазы успели распространиться дальше груди. Можно было попробовать лечение, но шансы, что оно даст желаемый результат, очень малы. Потому что слишком поздно – последняя стадия.

Виктор Сергеевич через своих знакомых искал врачей в других городах и даже заграницей, которые могли бы помочь маме. Но все они отказались, выяснив диагноз и результаты последних обследований, заявили, что ничем не смогут помочь.

Виктор Сергеевич смог убедить маму пройти лечение. Наверное, он надеялся на чудо. Но оно не случилось.

Следующие месяцы слились в один кошмарный день, который, как казалось мне, растянулся на целую вечность. Маму невозможно было оставить одну, потому что она могла что-нибудь с собой сделать. Она менялась на глазах. Ее красота быстро меркла. И вскоре от цветущей женщины осталась лишь бледная тень. Всякий раз оказавшись у зеркала, мама плакала навзрыд.

Я стала задерживаться в школе, потому что дома я думала, что сойду с ума. Виктор Сергеевич вскоре оставил работу. Он спал на раскладушке рядом с маминым диваном.

И теперь мы жили на его накопления. Он не только ухаживал за мамой, несмотря на то, что она всё время просила его уйти и не возвращаться, но ещё и заботился обо мне. И я с благодарностью это принимала. Я не могла представить, как бы жила сейчас с мамой, если бы Виктора Сергеевича не было рядом.

И мои чувства к этому человеку только крепли. А иногда мне казалось, что и он смотрит на меня неравнодушно. Я понимала, что это неправильно. И мне было мучительно стыдно перед умирающей мамой. Только бы она ничего не заметила!

– Женя, подойди ко мне, – однажды позвала меня мама, когда мы были вдвоём, действие обезболивающего препарата ещё не прошло, но, видно, боль до конца никогда не стихала, мама была уже очень слаба, вероятно, и сама понимала, что жизнь её на исходе. – Когда будешь разбирать документы в верхнем ящике серванта, то там в глубине найдешь конверт. В нём листок с адресом твоего отца… Сможешь с ним встретиться, если захочешь, когда я умру…

Слёзы ручьём побежали по моим щекам, лишь мама заговорила о смерти. Только в последние дни уже бесполезно было пытаться её убеждать в том, что она сможет выздороветь. Лечение не помогло. С каждым днём становилось всё хуже.

Когда-то я мечтала узнать хоть что-то о своём отце. Но сейчас для меня все эти новости утратили былую значимость. И я уже не хотела спрашивать у мамы, почему они расстались, почему он ни разу не приехал, чтобы увидеть свою дочь, хотя эти вопросы раньше часто возникали в моей голове. Раньше, но не сейчас.

Мама громко застонала.

– Вызови «скорую»! – попросила она, спустя несколько минут. – Нет сил терпеть! Пусть сделают укол… Что-нибудь посильнее. То, что мне колет Витя, уже не действует.