– Сударь, – вежливо сказал Лагрон, приблизившись к нему. – Сегодня вы позволили себе обойтись со мной чрезвычайно вольно. Будьте добры, через двадцать минут встретить меня в указанном здесь месте, – с этими словами он быстро протянул ему небольшую записку, которую тот, так же молниеносно, спрятал в своей перчатке.

– Если вы так этого желаете, – с небольшой печалью произнес Франсуа, зная, что у него нет выбора, и он должен сегодня в одном действии и спасти кардинала и стать еще ближе к сердцу своей возлюбленной.

– Не тревожьтесь, – с улыбкой сказал Лагрон. – Я убью вас очень быстро. Долго мучиться вы не будете.

Франсуа только улыбнулся в ответ.

– А ваш брат также составит вам компанию? – Бросил он вслед уходящему.

Тот медленно обернулся:

– К чему? Одного меня будет вполне достаточно. Но если вас это беспокоит, он будет неподалеку.

На следующий день, когда Лагрона обнаружили мертвым, все были в ужасе, но так, как их разговор на балу был очень краток, и при этом почти не было свидетелей, многие терялись в догадках о том, кто мог совершить это убийство.

Помрачнев от этих воспоминаний, снова воскресших в его памяти, Франсуа, вопреки своим привычкам, неожиданно взял из рук изумленного Кристофа бутылку и основательно приложился к ней, затем откинулся на подушки и закрыл глаза.

Через некоторое время пути, они прибыли в Вену, и направились сразу во дворец герцога австрийского. Использовав письмо, написанное королевой в качестве пропуска, а также Фридрексена, как переводчика, они прошли через охрану.

Прислужник показал им зал, где им предстояло ожидать встречи с герцогом. Оглядываясь по сторонам, Кристоф вздохнул при мысли о том, как сильно различается положение людей в этом мире – одни утопают в роскоши, другие– мучаясь от голода, мечтают перед сном о сухой корке хлеба.

– Послушай, – вдруг сказал он, повернувшись к Франсуа. – А как получилось так, что ты без состояния оказался во дворце?

– Ты же знаешь о том, что мой отец воевал вместе с королем Генрихом, и во время боя спас ему жизнь. Король очень любил моего отца и называл его «другом». А после его гибели, он взял меня во дворец и определил пажом к юному дофину Людовику. Поэтому я знаю короля и даже часто играл с ним… А когда мне исполнилось пятнадцать лет, он рекомендовал меня его высокопреосвященству и меня зачислили в гвардейский полк. Вначале я служил у лейтенанта Бассомпьера, потом меня заметил кардинал и уже после Ла – Рошеля я стал сержантом его гвардии.

– И зная о заслугах твоего отца, Людовик не даровал тебе титул и деньги?

Франсуа грустно улыбнулся и ответил:

– Нет, как видишь… Хотя, возможно, после нашего возвращения, мое будущее станет более светлым…

– Не понимаю я этих королей, – усмехнувшись сказал Кристоф, – они практически сразу забывают о подвигах, которые ради них совершают верные люди, считая, что все сваливается к ним ниоткуда просто так… А те, которые возводят их на трон, обычно так и умирают в нищете.

– Да к черту их! – воскликнул Франсуа. – Ведь, по сути, мы совершаем подвиги не ради королей, а чтобы сделать нашу жизнь более значимой. Их всех вместе с нами со временем забудут, но наши дела запомнятся.

Пару часов прождав в приемном зале аудиенции, они наконец были приняты его сиятельством. Войдя в зал, французы обратили внимание на его роскошную обстановку. Вдоль стен тянулись гобелены, но Франсуа заметил, что среди них были флаги, не принадлежащие австрийскому двору. Возможно, это была дань старым союзам, или намек на что-то большее?

Герцог, несмотря на свой титул, будучи приятным и обходительным человеком, к тому же братом французской королевы Анны, принял их весьма приветливо. Кроме того, он довольно хорошо общался по-французски.