– Его убили за долг в 500 тысяч иен. Я взяла их у Такуми для операции матери Кая. Думала, выиграем турнир – отдам. Но Кай умер до финала.

Хару молчал, слушая, как стук дождя сливается с её голосом. Она разорвала конверт – внутри выпали счета из токийской больницы и расписка с печатью «Клуб „Оникс“».

– «Оникс» – это.

– Букмекерская контора брата Такуми. Кай поставил на наш проигрыш в полуфинале. Должен был поддать, но не смог предать команду.

– Поэтому Такуми преследует тебя?

– Он хочет свои деньги. Или мою репутацию.

Внезапно она схватила его за рукав:

– Видишь вон тот балкон? Там Кай признался мне за день до смерти: «Если проиграем – сбежим в Осаку, откроем кафе». Я назвала его трусом.

Капли дождя стекали по её щеке, смешиваясь со слезами. Хару вытер их рукавом:

– Ты не виновата.

– Тогда почему я жива вместо него? – её шёпот перекрыл гром.

На следующий день Хару принёс в зал коробку сёрфинга отца. Внутри – старые трофеи, письма, фото отца с разбитым носом после драки.

– Он бился с кредиторами, когда мама заболела, – Хару высыпал содержимое на паркет. – Думал, я не знаю.

Аяко подняла потёртый мяч с автографом: «Кай. Финал-2022».

– Почему показал это?

– Потому что ты не одна со своими скелетами в шкафу.

Они пришли в «Кайдзю» – полуразрушенный клуб на окраине Йокогамы. Граффити на стенах изображали Кая в прыжке. Аяко тронула закрашенную надпись: «Предатель».

– Это я написала после его смерти.

За спиной хрустнул битое стекло. Такуми и двое парней блокировали выход.

– Ностальгируете? – Такуми пнул банку. – Кай задолжал 700 тысяч. С процентами.

– Он мёртв! – крикнула Аяко.

– А ты жива, – он бросил на пол папку. Фото: Аяко берёт конверт у человека в чёрном. – Подстава в матче с «Самураями». Твоя подпись на договоре.

Хару шагнул вперёд:

– Фальшивка.

– Докажи, – Такуми достал телефон. – Или завтра это увидит вся лига.

Аяко вдруг рассмеялась:

– Сними видео. Скажи: «Аяко Фудзивара признаётся в подставе».

Она начала говорить, глядя в камеру:

– 15 марта 2022 года я получила 500 тысяч иен за проигрыш в полуфинале. Но – она рывком выхватила телефон и швырнула его в стену. – Кай разорвал договор в день матча!

Тишину взорвал свист полиции. Ямада вывел из машины седого мужчину в форме «Кайдзю».

– Тренер Сато? – ахнула Аяко.

– Он хранил настоящий договор, – сказал Ямада. – С подписью Кая: «Аннулировано».

В участке Такуми дал показания против брата. Выходя, Аяко спросила тренера Сато:

– Почему молчали?

– Кай просил защитить тебя. Говорил: «Она будет великой».

В кармане Хару зажужжал телефон. Мать: «Приезжай. Папа вернулся».

Дома отец сидел на кухне с чемоданом.

– Не в Осаке, – он показал на повязку на руке. – В больнице. Рак. Скрывал, чтобы не пугать.

Хару упал на колени, прижавшись к его жилету с запахом моря. За окном дождь стихал. Аяко ждала у подъезда.

– Всё кончено?

– Нет, – он взял её руку. – Теперь мы знаем, какие шрамы носить вместе.

На рассвете они поднялись на крышу школы. Аяко привязала к сетке кольца браслет Кая.

– Прощай, брат.

– Что дальше? – спросил Хару.

Она бросила ему мяч:

– Играть. Без призраков за спиной.

Когда мяч опустился в сетку, первые лучи солнца разорвали тучи. Там, где кончались тени, начиналась их общая история.

Йокогама дышала ноябрьским холодом, выдыхая пар из вентиляционных решёток и чашек лапшичного рамена. Хару стоял под вывеской станции «Минато-Мирай», воротник куртки поднятый до ушей, и ловил взглядами прохожих – деловых людей с портфелями-невидимками, парочки в одинаковых шарфах, старушку, толкавшую тележку с бунтами редиски. Городской гул напоминал шум моря в раковине: миллионы голосов, шин, сигналов сливались в один низкий тон, под который незаметно билось сердце. Он искал в толпе чёрные волны Аяко, но вместо них увидел Такуми, выходящего из элитного джипа с тонированными стёклами.