– Почему? – удивилась Аяко.

– Сказал: "Команда – не поле битвы". Идите к чёрту.

Когда он ушёл, Хару поднял конверт:

– Что будешь делать?

– Верну деньги, – она сунула конверт в рюкзак. – Но сначала научу Юми бросать трёхочковые.

У канала, где фонари отражались в чёрной воде, Аяко остановилась:

– Сегодня я впервые не услышала свист тормозов во время паса.

Хару взял её руку. Ладонь была шершавой от мозолей, но больше не холодной.

– Значит, тайфун отступает?

– Нет, – она прижала его ладонь к своему виску. – Просто теперь у меня есть маяк.

Дома Хару развернул смятый листок из кармана. Рисунок: шесть лодок в бурном море, связанных верёвкой. Подпись: "Флотилия "Нейрон"". Он приколол его над кроватью, рядом с фото отца на сёрфе. Впервые за много лет ему не снились шторма.

Наутро в спортзале Ямада вручил им новые манишки. На спинах – не номера, а иероглифы:

– "Доверие", "Терпение", "Смелость", "Видение", "Единство", "Сердце".

Хару потрогал свой иероглиф – "Сердце". Аяко, получившая "Видение", кивнула:

– Теперь мы не команда. Мы – послание.

Мяч, брошенный Ямадой, взлетел под потолок. Шесть пар рук потянулись к нему в едином порыве.

Дождь заливал Йокогаму третий день подряд, превращая дорогу в школу в полосу препятствий из луж и мокрых листьев. Хару шёл, уткнувшись в капюшон, но холод проникал глубже кожи – вчерашний разговор с матерью о переезде отца в Осаку оставил в груди колючую пустоту. В спортзале пахло сыростью и разочарованием: Ямада разбирал кассету с их провальным матчем против «Сэйбу», где Аяко трижды проигнорировала пас Хару в ключевые моменты. Кадр замер: мяч у её ног, Хару открыт под кольцом, но она бросала через трёх защитников. Свист. Промах.

– Фудзивара! – тренер стукнул указкой по экрану. – Здесь нужен был командный ход!

– Я видела шанс, – её голос звучал плоско, как бетон.

– Шанс? – Хару вскочил со скамьи. – Ты видела только свою славу!

Аяко не повернулась, продолжая смотреть на замерший кадр:

– Когда я играла с Каем, мы доверяли инстинктам, а не крикам.

Тренировка началась под аккомпанемент ливня по крыше. Упражнение «5 секунд»: нужно было забить после молниеносного паса. При третьей попытке Хару рванулся к кольцу, крикнув:

– Аяко!

Она сделала вид, что не слышит, и отдала мяч Кэнто. Тот промахнулся. Хару не сдержался:

– Ты издеваешься?

– Я выбираю оптимальное решение, – она вытерла лицо полотенцем.

– Оптимальное для твоего эго!

Конфликт взорвался в раздевалке. Хару перегородил ей путь к душу:

– Думаешь, твой брат был бы горд? Ты играешь как одинокая волчица!

Аяко отшвырнула рюкзак:

– Не смей говорить о Кае! Ты понятия не имеешь, каково это – терять часть себя!

– Потому что ты никому не позволяешь стать этой частью!

Она рванула цепочку на шее – тонкое серебро со сколотым камнем. Браслет Кая.

– Вот видишь? – её голос дрогнул. – Я ношу его память, а ты ты носишь обиду, как прокладку для прыщей!

– Может, потому что ты вонзаешь в меня иглы при каждом пасе!

– А ты ведёшь себя как ребёнок, которого не взяли в игру!

Он толкнул полку с полотенцами. Металл грохнул, белая ткань укрыла пол, как саван.

– Хватит! – Кэнто встал между ними. – Вы оба ведёте себя как.

– Заткнись, Кэнто! – гаркнули они в унисон.

Аяко схватила рюкзак:

– Играй в свою командную идиллию без меня.

Дождь хлестал по крыше раздевалки, где Хару остался один. Он поднял браслет Аяко – камень выпал из оправы, оставив острый зубец. Вспомнил, как она рассказывала: Кай купил его на первую стипендию. «Защита от дураков», – шутил он. Хару сжал металл в кулаке, пока кровь не выступила на ладони.

Вечером он пришёл в кафе «Сакура», где Аяко подрабатывала. Она разносила заказы, лицо – каменная маска. Когда он сел за столик у окна, она подошла, не глядя: