– Заказ?

– Вернись.

– В команду? Или в твой спектакль «дружба»?

– Я.

– Суши-сет №2? Или пустые извинения?

Он схватил её за запястье. Она вздрогнула:

– Убирай руку.

– Верни браслет.

– Оставь себе. На память о том, как ты разбил последнее, что связывало меня с братом.

Он нашёл её у причала. Аяко сидела на мокрых досках, бросая камешки в воду.

– Кай говорил, – она не обернулась, – что ссоры – как трещины в лодке. Или заделываешь, или тонешь.

Хару сел рядом, протянул браслет с вправленным камнем:

– Я починил.

– Не всё можно починить.

– Но можно попробовать.

Она взяла браслет, но не надела:

– Я боялась, что если отдам тебе пас, а ты промажешь это будет как предать Кая снова.

– А я боялся, что твоя независимость – стена, через которую мне не пробиться.

Дождь усилился. Хару достал зонт, накрыл их обоих. Аяко вдруг рассмеялась:

– Помнишь, как ты назвал меня «волчицей»? Кай звал меня так за упрямство.

– Тогда я эволюционирую в охотника, который приносит волчице тайяки?

Она впервые за день посмотрела на него без горечи:

– Только если с ванилью.

Примирения не случилось. Когда они шли к станции, из тумана вынырнуло такси. За рулём – Такуми.

– Запрыгивай, Фудзивара. Дело на десять минут.

Аяко побледнела, но кивнула:

– Жди меня здесь.

– Что за дела? – Хару шагнул вперёд.

– Не твоё, – Такуми щёлкнул замками.

Машина растворилась в ливне, оставив Хару с зонтом и невысказанным вопросом. Он поднял с земли чек из аптеки: «Бандаж эластичный, размер M». И дата – сегодняшняя.

Дома Хару разобрал старую карту Токио. Обвёл район Сибуя, где погиб Кай. Нашел адрес клуба «Кайдзю». Позвонил Кэнто:

– Всё, что знаешь о Такуми.

– Его брат владел подпольным букмекером. После смерти Кая клуб закрыли.

– А долги?

– Говорят, Аяко взяла кредит на похороны под залог квартиры.

В полночь пришло сообщение: «Не жди завтра на тренировке». Без подписи. Хару вышел на балкон. Дождь стихал. Он бросил камень в темноту, слушая, как он тонет в луже внизу. Ссора оказалась не трещиной в лодке. Она была первым звоночком бури, где он не знал правил выживания.

Утром на пороге лежал пакет. Внутри – коробка тайяки с ванилью и записка: «Прости. А». Рядом – новый браслет: кожаный, с пластиной в виде баскетбольного кольца. На обороте гравировка: «Лучший пас – тот, в который веришь. К.».

Хару пришел в зал первым. Повесил браслет на сетку. Когда вошла Аяко с медицинским бандажём на лодыжке, он указал на подвеску:

– Кай даёт нам шанс?

– Нет, – она поправила бандаж. – Он напоминает: даже в одиночку можно забить. Но с пасом – красивее.

Она бросила ему мяч. Пас лёг в руки мягко, как признание.

Дождь стучал по крыше библиотеки, как будто невидимый барабанщик отбивал такт для потерянных воспоминаний. Хару перебирал старые школьные альбомы, разыскивая фото для проекта по истории клуба, когда из потрёпанной обложки выскользнула карточка. На ней – юная Аяко в форме токийского «Кайдзю», обнимающая высокого парня с татуировкой дракона на шее. За спиной у них висели плакаты: «Финал Юниорской лиги. Против «Самураев». Сверху синим маркером: «Кай + Аяко = Непобедимые». Фото было разрезано пополам и склеено скотчем.

– Ищешь доказательства моей «лживой натуры»? – Аяко стояла в проходе между стеллажами, пальцы сжимали папку с медицинскими справками.

– Нет, – он протянул карточку. – Искал историю клуба. Нашёл твою.

Она взяла фото, лицо оставалось каменным, но уголок рта дрогнул:

– Кай заклеил его после нашей последней ссоры. Говорил: «Пока не помиримся – команда мертва».

Они сидели на пожарной лестнице, глядя, как ливень превращает школьный двор в озеро. Аяко говорила монотонно, будто читала доклад: