Пауза. Игорь провёл пальцем по краю стола.

– Она всегда резала им яблоки. Одно и то же движение. Смотрела в окно, разрезала на четыре части, и щёлк – семечко. Я помню, как звук отскакивал от стекла. Этот нож – как будто был её частью.

Майкл смотрел на него долго. Потом сказал:

– Тогда у меня к тебе последний вопрос на сегодня. Очень простой.

– Задавай.

– Если ты знал, что это её нож… если ты был в комнате, если ты видел, как она держит его… почему ты взял его в руки?

Игорь посмотрел прямо ему в глаза. Без страха. Без смущения.

– Потому что когда я вошёл, он уже был на полу.

– Где?

– Рядом с телом. Лезвием к ней. Как будто…

– Как будто его кто-то бросил?

– Или уронил, – сказал Игорь. – Я хотел его поднять. Не знал зачем. Просто… поднять. Как будто это важно.

Майкл вышел из здания, и впервые почувствовал, что попал не в юридическую ошибку. Не в судебную халатность. А в чью-то игру, в которой улики расставлены, а признание – это просто последняя страница сценария. Подписанная не автором, а актёром, которому никто не дал реплик.

На третий день дела Роуэн уже чувствовал себя не адвокатом, а ржавым ключом, который силой загоняют в чужой замок.

В офисе было душно. Утро выдалось липким, окно распахнуто, улица шумела машинами, и всё равно было ощущение: в воздухе что-то не так.

Майкл сидел в кресле, вытянув ноги. Перед ним лежала та самая папка – "дело Савенко", теперь исписанная стикерами, заметками, загогулинами, соединяющими несостыковки: вилка, нож, признание, переводчик.

На столе – телефон. Он набрал номер, который не вспоминал полтора года.

– Да, – ответил сонный голос.

– Мэйз. Это Роуэн. У меня дело.

– Еще восемь утра, Роуэн. Ты с ума сошёл?

– Полностью. И мне нужен твой взгляд.

Ричард Мэйз – бывший криминалист при окружной прокуратуре, ушедший после скандала с фальсификацией улик. С тех пор жил консультациями и желчью. Но по части деталей был незаменим.

– Отправь мне фото. Краткий отчёт. Не звони, если кровь не под ногтями.

– Именно под ногтями, – сказал Майкл и нажал «отправить».

Следующий час он провёл за системным порталом сертифицированных переводчиков штата Нью-Йорк. Ни одного с именем Гринберг, кто бы знал украинский. Вообще. Один – немецкий. Один – иврит. Один – с лицензией, истёкшей в 2009-м. И ни один из них не участвовал в допросах за последние 12 месяцев.

В делах убийства такие мелочи не «ошибаются». Они прячутся.

Он записал: Фальшивый переводчик = признание под сомнением

Затем достал телефон и открыл заметку, которую назвал "линии атаки".

1. Признание – оспорить

2. Переводчик – доказать подлог

3. Видео – выявить несоответствие интонаций

4. Улики – проверить независимым экспертом

5. Мотив – найти

На последнем пункте он застыл.

Мотив.

Самая грязная часть любого убийства. Не оружие. Не кровь. Не следы. А почему? Почему программист с визой, без криминального прошлого, решил убить женщину, которая на него даже не кричала?

Он попытался вспомнить слова Игоря. Я был там. Нож лежал рядом. Я хотел его поднять.

И ни разу – ни одного намёка на злобу. На ссору. На вспышку.

Тогда – зачем он вообще туда пошёл?

Около одиннадцати пришёл ответ от Мэйза. Короткое сообщение:

"Кровь под ногтями = 70% несовместимая с повреждением от лезвия. Может быть борьба. Либо самозащита. Либо третий участник."

– Бинго, – пробормотал Майкл.

Третий участник.

Вот почему Игорь говорил: я слышал, как кто-то выключил телефон. Вот почему он молчал: он боялся не правосудия, а того, кто остался после него в комнате.

Он сделал глоток кофе, открыл ноутбук и начал искать коллег Эмили. Форумы, твиттер, закрытые группы. В одной – фото: Эмили с двумя женщинами на фоне бара. Подпись: