Он открыл финальную страницу: список улик.

1. Признание обвиняемого

2. Отпечатки на ноже

3. Одежда с пятнами крови (подтверждена ДНК жертвы)

4. Отсутствие алиби

Время совпадает с примерным временем смерти

Всё. Всё – «идеально».

Но где мотив? Где история? Где происхождение конфликта? Где показания соседей, коллег, свидетелей? Где сообщения в телефоне? Где журнал входов-выходов?

Ничего.

Пустота.

А в этой пустоте, как он знал, всегда прячется чей-то умысел.

Он выключил лампу. Оставил папку открытой. Записал на стикере:

Слишком чисто = слишком удобно.

И положил его на обложку. Он не знал пока, куда копать. Не знал, кому верить. Но он точно знал одно:если признание – ложь, то всё дело – спектакль.

А значит, где-то за кулисами – стоит настоящий режиссёр.

Редакция New York Metro Focus располагалась в стеклянном здании на Мидтауне, где снаружи был кофе «по девять», внутри – потолки в стиле открытой проводки и зомби за ноутбуками. Майкл ненавидел такие места. В них пахло мятной жвачкой, пластиковыми лотками из Whole Foods и раздавленной амбицией.

Он не записывался. Просто поднялся на лифте, прошёл через ресепшн с коротким кивком и направился к углу офиса, где стоял стол с металлической табличкой: Беннет Мейер, редактор.

– Мистер Роуэн, – сказал тот, поднимаясь с кресла. – Вы что, к нам без повестки?

– Я к вам не как юрист. Как человек, защищающий другого человека. Вы ведь работали с Эмили Фостер?

– Работал. Выражаю соболезнования. Но у нас траур, и я не уверен, что…

– Я не прошу вас говорить о смерти. Я хочу поговорить о жизни. Той, которую она вела – и не афишировала.

Беннет был сухой, костлявый человек с глазами, как у прокурора в отставке. Он выпрямился, подумал, потом указал на переговорку. Внутри пахло кофе и старым проектором.

– Пять минут, – сказал он. – И без диктофона.

Майкл кивнул. Сел. Разложил блокнот. Не включил ничего.

– Скажите, у Эмили были враги?

– У любого журналиста, который пишет правду, – есть враги. Она не была исключением.

– Она писала о коррупции?

– Почти исключительно. Чиновники, застройщики, лоббисты, судьи. Копала глубоко. И точно. Иногда – слишком.

– Была угроза?

– Дважды. Один раз – после статьи о девелопере из Ист-Сайда. Второй – когда она полезла в фонд районного образования. Но ничего официального. Она всегда отказывалась писать заявления.

– Почему?

Беннет пожал плечами.

– Считала, что это покажет слабость. И вообще… Эмили была из тех, кто идёт вглубь даже тогда, когда уже слишком глубоко.

– С кем она работала последнее время?

– Сама. Последние полгода – практически фриланс в рамках рубрики. Только редакторские правки. И – блокнот. Она всё писала в блокноте.

– Где он?

– Не найден.

Майкл взглянул на него внимательно.

– Что вы думаете, Беннет: кто мог желать её смерти?

Редактор долго молчал. Потом сказал тихо:

– Любой, кто знал, что она приближается к правде.

– Вы верите, что это сделал Савенко?

– Я не знаю, кто это.

– Молодой украинец. Программист. Его обвиняют.

– Значит, у него был мотив?

– Пока – никакого. Но у полиции достаточно отпечатков и "признания".

Беннет пожал плечами.

– Я не из тех, кто верит в признания. Но, знаете, я видел, как Эмили смотрела на людей. Как будто насквозь. Иногда – людям не нравится, когда ты знаешь о них слишком много.

– Вы что-то скрываете?

– Я – старый редактор. Я видел, как убивают репутацию, финансирование, жизнь. Но впервые вижу, как убивают тело. Простите, но я больше вам ничего не скажу.

Майкл встал.

– У неё остались копии материалов?

– Только у неё. И, может быть, у того, кто её убил.

Он уже повернулся к выходу, когда Беннет вдруг добавил: