– Мне кажется, что учебный план не вызвал у вас возражений, – сказал Арман. – Вы считаете, что неприятеля волнует ваше физическое или моральное состояние? – Он осмотрел мою голову. – Советую вам обвязывать голову тонким платком, прежде чем надевать шлем. Для этого изобрели шелковые платки. Allez[16].

И мы отправились в поле.

Я залез в траншею и снова взялся за кирку, стараясь следовать белой линии. Думаю, что мне не удавалось вырыть и метра за час. Кирка, лопата, шлем и эти плетеные корзины, которые я должен был называть габионами, а в противном случае меня в наказание оставляли без ужина. Один габион, второй, третий… И тут еще ружье братьев Дюкруа. Каждый раз, когда корзина с землей показывалась над траншеей, чтобы превратиться в защитный бруствер, Арман стрелял. И в этих условиях мне надо было орудовать! Я очень быстро научился прятать руки за корзиной, поддерживая ее сзади и снизу, чтобы стрелок не смог в них прицелиться.

На следующий день все повторилось снова. Черчение, теория, полевая практика, теория, полевая практика, отбой. Представьте себе, насколько я изматывался в первые недели моего обучения, если у меня не хватало сил даже приударить за Жанной. По вечерам я падал на кровать и спал как убитый. Разбудить меня могли только колокола замка, чей бой отличался особой звонкостью, а меня умышленно разместили поблизости от них. И это было лишь начало.

Таких наставников, как Дюкруа, стоило поискать, а их педагогическая методика основывалась на жестких требованиях. Внимание! Сферический зал. Будь всегда настороже – в зале и за его пределами! Геометрия. Баллистика. Минералогия. Полевая практика. Allez!

По прошествии двух недель я совершил попытку взбунтоваться. Весь день лил дождь, но это, само собой разумеется, не могло служить поводом для отмены полевой практики. Кирка вонзалась в стену траншеи, но завязала в мокрой, плотной земле. Сам я был покрыт толстым слоем грязи. Движения мои сковывали целые пуды налипшей со всех сторон глины. Дождь усилился, и с моего шлема вниз неслись бурные потоки воды. На дне траншеи образовалась довольно глубокая лужа, и ноги у меня промокли. А в довершение всех бед упражнение продлилось на полчаса дольше обычного. Мне вспоминается, что я поднял глаза к небу и устремил взгляд на эти омерзительно плаксивые тучи. О небо Франции, в его серости столько нежности и одновременно жестокости. Пуля, вонзившаяся в цилиндрический габион, вернула меня к реальности.

В результате я так обессилел, что не мог даже подтянуться на руках, чтобы выбраться из своей норы, которая с каждым днем становилась все глубже, шире и, главное, длиннее. Арман не снизошел даже протянуть мне руку. Сил у меня хватало лишь на то, чтобы высовывать из траншеи голову в тяжелом шлеме, по которому стучали крупные капли дождя, и махать руками.

– И это вы требуете от меня всегда быть начеку? – в раздражении закричал я. – Но будьте же милостивы! Неужели не ясно, что если я умру, то уже не смогу быть начеку!

Арман присел на корточки на краю траншеи, и его нос оказался прямо напротив моего забрала. Маленький хрупкий старичок, с которым я познакомился в первый день своего пребывания в замке, куда-то исчез. Даже ливень относился к нему с уважением. Капли осторожно стекали по сфере его лысины на щеки, а потом терялись в козлиной бородке.

Он сказал:

– Пока вы живы, вы должны быть начеку. И пока вы будете начеку, вы не умрете. Вылезайте из траншеи.

– Не могу. – Я протянул ему раскрытую ладонь. – Помогите мне, у меня нет сил.

– Неправда, можете. Действуйте.

– Не могу! – по-детски закричал я.