– Будем переодеваться? – удивилась Кира.

Магазин был прямо за забором, и они часто бегали туда прямо в халатах, хотя это и запрещалось.

– Не.

В раздевалке Галя шагнула к углу между окном и шкафчиками. Там, привалившись к стене, стоял полуметровый сверток.

– Это что? – удивилась Кира.

Галя смахнула с плеча черную косу, и та зазмеилась по синей ткани халата.

– Виноград.

Опустившись на колени, Кира аккуратно размотала тряпки. Черенок торчал из пакета с землей: живые белые корни клубились, стесненные пластиком. Вверху тугую красноватую ветку украшали четыре кружевных листка.

– Откуда? – спросила Кира, любовно касаясь пальцами тонких листьев.

– Максуд привез, – сказала Галя тихо, будто боялась спугнуть дрожащую у виска стрекозу. Потом добавила обычным голосом: – Для сада.

Оставшуюся часть дня Кира то и дело возвращалась мыслями к винограду. Она представляла, как они с Галей высадят его на холме, и грезила о выброшенных во все стороны лозах, ползущих по земле и под землей, пронизывающих живой организм сада, как сосуды и капилляры пронизывают человеческое тело, гоняя по нему кислород и питательные вещества.

Галя рассказала Кире, что Максуд привез саженец еще две недели назад и долго постепенно приучал его к солнцу и ветру. На два часа в день он выносил саженец в тень, а когда листья окрепли, передвинул под неяркий, разбрызганный ветками свет. Теперь, когда растение достаточно закалилось, его можно было высаживать в открытый грунт. Галя с Кирой договорились, что сделают это после работы, вперед всех домашних обязанностей.

Слава застал Киру в прихожей. Напялив замызганную ветровку, она торопилась в сад.

– Слушай-ка, – начал он, растягивая слова. – Вот ты со своими цветами возишься, а люди готовы за это деньги платить.

Он говорил про Серегу Зорева, хозяина фермы. Зорев родился и вырос в Горячем, попал в армию, потом на войну, сначала как призывник, потом контрактником, прошел всю вторую чеченскую. В поселке долго не появлялся, а потом приехал с деньгами. Кира хорошо знала его мать: та страшно любила наряжаться и даже в магазин выходила как на танцы – накрашенная и на каблуках, а еще она давала ссуды под большие проценты. Говорили, что она записывает должниц в толстую тетрадку и нет такой женщины в поселке, чье имя хотя бы раз не было выведено старческой рукой на разлинованной бумаге.

– Зорев, – продолжал Слава, – ищет, кто бы помог ему организовать участок – рассадить деревья, спланировать клумбы и все такое, – и я предложил тебя.

Галя ждала Киру у подъезда. Вручив ей саженец, она забросила на плечо лопату и поспешила к холму. Прижав виноград к груди, Кира поднималась за ней к солнечному свету. Они еще днем определили место – сразу за длинной шеренгой рудбекий, на границе золотого и зеленого – и теперь выкопали там небольшую яму. Укрыв дно мелкими камешками, они опустили саженец в эту земляную люльку.

Кира ничего не знала про Зорева, но, когда приходила к его матери просить до зарплаты, видела армейские фотографии. Снимки висели на зеркальных створках трельяжа в коридоре, обрамленные пыльными букетами сухоцветов. На одном из них был запечатлен лежащий в траве юноша. Он опирался на локоть, выкинув вперед правую руку. На смуглом лице играла улыбка, но темные глаза застыли, глядя на недоступную точку где-то вдали. Козырек фуражки бросал на лоб полукруглую тень, отчего лицо казалось каким-то незавершенным.

– Ты когда-нибудь видела косулю? – укрывая яму дерном, спросила Кира.

– Это вроде оленя? – уточнила Галя. – Ну видела когда-то, хотя и не помню где.

– А я живьем никогда. – Кира впечатала ладони в рыхлую землю, и грунт вылез между пальцами. – Я вообще ничего не видела.